Один из устойчивых мотивов прозы Виктора Ивановича Мозалевского (1889–1970) — существование героя внутри неподходящей ему исторической эпохи в качестве живого анахронизма: таковы граф Константин Волковисский из «Исчезнувшей мечты», насильственно отъединившийся от тревожной обстановки начала ХХ в., или Митродо- ра, бывшая прилежная читательница «Аполлона», закапсулированная в атмосфере раннесоветской Москвы («Дуэль»). Полтора десятка его опубликованных рассказов (по сути — единственный его вещественный вклад, вобранный мировой словесностью) написаны между 1910 и 1923 гг.; следующие сорок семь лет жизни он провел в роли собственного персонажа, полностью мимикрировав под мелкого клерка и оставаясь писателем только в стенах собственной квартиры.
Набрасывая в конце 1950‑х гг. краткую автобиографию, он умещает долитературную часть своей жизни в единственный абзац: «Родился я в 1889 г. в маленьком городке Влоцлавске (Польша), в котором отец мой — врач — служил тогда на военной службе. (По национальности] — русский). В 1907 г. окончил Тифлисскую гимназию, а в 1913‑юрид[ический] факультет Москов[ского] Университета»[1]. Здесь есть вынужденное умолчание: его отец, Иван Викторович, хотя и врач по образованию (он окончил киевскую Военно — медицинскую академию), в действительности был крупным армейским чиновником, генерал — лейтенантом медицинской службы[2]. Служил в Измаиле, после был переведен в Тифлис[3], а оттуда на Дальний Восток: состоял главным врачом Заамурского окружного госпиталя и санитарным городским врачом Харбина, каковым и остался после 1917 г. Исследовал ламаизм, переведя с немецкого монографию по истории вопроса[4]; собрал значительную коллекцию восточного искусства, которую продал в Японию в 1926 г.[5]
Семья за ним не последовала. Мать с тремя сыновьями осталась в Тифлисе, а потом, около 1908 г., судя по всему, переехала в Киев: по крайней мере, и Виктор, и его младший брат Иван[6], будущий художник, учились там — первый в университете, второй в художественном училище.
Весной 1912 г. Виктор отправляет в петербургский «Аполлон» несколько рассказов и стихотворений и получает ответ — вероятно, от С. К. Маковского или Е. А. Зноско — Боровского, — который кажется ему обнадеживающим (все эти письма не сохранились). И тогда он предпринимает следующий, вполне логичный шаг — отправляет письмо уже не на адрес редакции, а тому из авторов журнала, чьи стихи и проза кажутся ему наиболее близкими по духу, — Кузмину:
Милостивый Государь!
Недавно я посылал в редакцию журнала AnôXXrov свои рукописи («Утро княжны», «Вивея» и несколько стихотворений), к[ото]рые получил обратно с оговоркой — «они заинтересовали редакцию». Последняя оговорка и Ваш адрес, написанный (и зачеркнутый) на уголке одной рукописи, придает мне смелость написать Вам это письмо и заранее попросить у Вас, Милостивый Государь, извинения за несколько неуместную просьбу.
Вы, вероятно, еще помните (если только читали — ведь это, в конце концов, мое предположение) содержание «Вивеи», «Утро» и т. д., и я обращаюсь с прямым вопросом: как Вам кажется — это вещи вполне незрелые или намек на «произведения», каковы недостатки стиля, содержания, формы etc? Моя просьба, возможно, звучит нескромно, но самокритика вещь невозможная, хочется услышать авторитетный отзыв, руководствоваться этим “magister dixit”[7], а в Киеве, надо сказать, нет magistr^, заслуживающих доверия.
Моя нескромность идет дальше. Я очень Вас прошу, если мои (я, по возможности, избегаю этого слова) произведения удовлетворительны, дать мне совет, где, кроме АлоХХюуа, я мог бы поместить их.
Еще раз приношу мои почтительнейшие извинения.
С искренним уважением
Виктор Мозалевский
Киев Александровская д. № 37А, кв.17[8].
Кузмин отвечал ему, и это письмо (которое также не сохранилось) явно настроило Мозалевского на оптимистический лад. Впрочем, продолжая переписку, он делает невольный faux pas, ошибаясь в отчестве адресата:
Киев 4/IV 12 г.
Многоуважаемый Михаил Александрович [sic!]!
Прежде всего, приношу Вам мою искреннюю благодарность за Ваше письмо, которое меня глубоко обрадовало: услышать о своих произведениях такой хороший отзыв одного из самых любимых поэтов, от автора «Александрийских песен», и так рано (мне 22 года) — это ли не радость… Посылаю Вам свои рукописи (кроме «Утра княжны»). Что касается «вольностей», попадающихся в «Вивее» и ч. н. другом, то я, безусловно, доверяю Вашей magisteria elegantiarum[9] и литературному такту. Покорнейше прошу их исключить. Мне стыдно, что я приношу Вам некоторое беспокойство, я глубоко извиняюсь.
С искренним уважением и всегдашней благодарностью Виктор Мозалевский.
Александровская д. № 37 (а) кв.17 (до 23 мая)[10].
Два дня спустя он осознал свою ошибку — и отправил, не дожидаясь ответа, новое письмо с извинениями:
Киев 6/IV 12
Многоуважаемый Михаил Алексеевич!
Три дня назад я послал Вам рукописи и письмо, письмо слишком поспешно написанное, а потому несколько безграмотное. Но — что всего неприятнее — я назвал Вас Михаилом Александровичем, а не Михаилом Алексеевичем. Я очень, очень этим расстроен, ибо Вас могла покоробить эта мовэтонная [sic] небрежность.
