Тропинка в дивный сад - [9]

Жаль, что опять опоздал на полжизни с вопросом.

Она на траву улеглась и застыла.

Белый зал

Там наверху, в местах пересечений

людских молитв и вышней немоты,

среди догматов, правил и учений

есть белый зал всеобщей пустоты.

Там – никого. Ни ангелов, ни стражей.

Туда не вхож ни дух, ни человек.

А тишина такая там, что даже

и атомы свой замедляют бег.

Его обходят стороной уныло

архангелы в сиянии знамен.

И в этом белом зале все как было

еще до наступления времен.

Туда святых на дух не подпускают,

а духи сами в ужасе бегут.

И праведники память рвут кусками,

но нет им входа в зал ни там, ни тут.

Там души птиц ни порознь, ни вместе

не могут этот одолеть заслон.

Ведь это – то единственное место,

где от себя же отдыхает Он.

Апокрифы Галина Горбачева. г. Петрозаводск, Карелия

Об авторе:

Горбачева Галина Алексеевна родилась и живет в Петрозаводске, Карелия.

Окончила исторический факультет Петрозаводского государственного университета. Историк.

Первые публикации в сборниках «И будет помнить вся Россия», 2012 год, «Радиус любви», Рязань, 2015 год, в журнале «Север», 2016 год, номер 5–6.

© Горбачева Галина, 2016

Совиньон

…Смотри, как печально черна лоза.

Октябрь оголяет свет.

С берега дымно парит кинза,

И в гравий впечатан след.

Как будто бы след высоких котурн

Прошедших веков. Вдвоем

Мы.

И дух погребальных урн,

Лилит на плече твоем.

– Правда ли, – сумрачный птицелов,

Норвежской зимы седей, —

В снежной совятне лелеет сов —

Приманкой чужих смертей?

– Как будто бы сов молодых закон —

(А клятвы не преступать!) —

Вырвать когтями предсмертный стон

У тех, кто учил летать?

…Ночью в горах метет снегово,

Мне плечи и спину ест

Свитера старого твоего

Теплая волчья шерсть.

Терять и терпеть у лозы учись.

Счастливый путь, Жан Леон!..

«Ла Скала ди Маре» танцует бриз,

Мне нравится совиньон.

К Светонию

Вот ты пишешь, Светоний: в тот год император Тиберий

Взял когортами Рим, опасаясь волны беззаконий

От падения нравов и взлета чужих суеверий, —

Мне досадно, что ты умолчал о дальнейшем, Светоний! —

Он рассорился с магами.

Те надоели пророчить

Всюду смерть, разделение царства и смену владыки.

Он актеров изгнал; те посмели играть, между прочим, —

Средь бесчисленных казней – в распятья и крестные лики…

Преступлением стала любовь и ошибкой – свобода…

– Я услышу в ответ: что ты знаешь о времени, Эгла.

Если в Бактрии древней, на самом краю небосвода,

Рухнул глиняный храм, разве Солнце над миром померкло?

Разве кто-то постиг, что творила тогда Галилея —

И в глубины какие еще не ушла Атлантида —

И косматой звезды (ты ее называешь Галлея)

К колыбели моей, почему не склонилась орбита?..

Но позволь мне тебе не поверить, мой гордый Светоний,

С чуткой детской душой

За надменностью римской всегдашней.

Словно ангел крылом, шелк страниц холодит мне ладони…

Это было в тот год, как не стало Иешу Амашши.

Дельфин

На синем побережье рая…

А. Блок

На затерянный призрак звезды

Из тенет океанских глубин,

В блеске молний черней черноты —

Ты плывешь, мой волшебный дельфин.

Ловишь каждый метнувшийся звук,

Что утопит начавшийся шторм…

Мой дельфин,

Мой спасательный круг,

В этой осыпи неба и волн…

Может, ты, плавниками играя,

В серо-синей воде зазвеня,

Принесешь к побережию рая

С набежавшей волной и меня?..

Там есть Дом. Там Мария, светла,

Пеленает дитя меж огней —

Так щекотно от лужиц тепла! —

А Иосиф смеется над ней…

В Начале было

Мужчина!.. Дар небытия:

В нем жизнь очнулась с воплем крови,

И замер мир, в любви и боли…

И Бог стал женщиной, творя…

Не Слово, – звук.

Алей заря.

В рычанье – шалость и угроза,

Игра зверей тигриннозвездных,

С глазами цвета янтаря,

В лесном раю звонкоголосы

Капели, трели… хмарь дика,

И, в ожидании взятка́,

Яд расточают медоносы…

И Евы грудь – праобраз Храма,

И белый клевер – свысока…

Касанье нежного соска

Сосуще-нежным: ма-ма-ма-ма…

Теплом о манит в тленье тел!

Но так наивно и упрямо

В ладошках бедного Адама

Спят Евы груди… цвет их бел,

Как блеск вспоровших небо стрел,

Где бог выпаивает злобу…

Язык Адама липнет к небу…

Тогда любовь звучит как эЛ…

Всех скорбных дней в дороге к гробу

Плесканье жала – тсс! – немей…

Сродни Великому Потопу

Молчанье.

Шелест ярких змей.

На смерть котенка

Откуда знает зверь про смерть,

Когда когтистой лапой

Скребет, хрипя, земную твердь,

Когда в попытке слабой

Спасти дитя прижмется мать

К его холодной шерстке,

И будет звать, и будет ждать

Тепла – от этой горстки

Пушистой плоти цветом в медь,

Последнего дыханья?..

Откуда знает зверь про смерть,

Вот тайна мирозданья…

И ты, мой маленький, лети,

В волшебные пределы —

Ты встретишь ангелов в пути,

Их перья снежно-белы,

И овевают сладким сном,

Печали прогоняя.

Ты с человеческим дитем

Войдешь в ворота рая.

Мельничная нежить

«Как туча, летучие мыши

Нагонят грачиную рябь

На реки, на стрелы камышин,

На морок, на топи, на хлябь».

«С колючим ознобом простуды,

Пугая прохожих и крыс,

Вода у широкой запруды

Обвалами падает вниз».

«Здесь – мельница;

Радуга брезжит;

Здесь сумрачный сом-домосед, —

И гул, что баюкает нежить, —

И омут, глубокий как смерть».

«Сны-глыбы, движенья – нерезки,

Саженных ресниц колеса

Все шорохи, стуки да трески,

Все скрипы, шаги, голоса…»

«… Бывало, горбунья-Шишига,

Синея зубов гоноблей,

Как поп деревенский расстрига, —

Притащит мешок с коноплей».