Тропинин - [46]

В середине 1830-х годов был написан великолепный портрет гусара Мосолова в зеленой шинели, ярко-синем мундире, с кивером из белых и желтых перьев в руке. Бобровый воротник оттеняет прекрасное лицо молодого воина. Красота внешнего облика, блеск живописного мастерства здесь являются средством передать красоту нравственного долга и достоинство русского офицера. И юный красавец гусар Мартынов, позировавший художнику в счастливую пору его творчества, в 1824 году, и видавший виды старый солдат, написанный Тропининым уже на склоне лет, в 1843 году, — все они несут в себе знак пережитой ими героической эпохи. Разные на первый взгляд, портреты людей, послуживших ратному делу, объединены общей идеей верности воинскому долгу, которая видна и в обликах изображенных и в их особой выправке.

Окидывая взглядом многочисленные тропининские портреты, созданные в последние годы, где на отворотах сюртуков или на шинелях краснеют ленточки медалей Отечественной войны или Георгиевские кресты, полученные под Бородином, Смоленском или у Ватерлоо, теперь уже не найти прототипов гусара Давыдова. Не гусарская молодецкая удаль, не щегольство мундиров, но сосредоточенная мысль заботит эти столь же мужественные, сколько и добросердечные лица. Будто вслед за победой на поле брани сознание высшей ответственности перед Отечеством легло на их плечи. Вот перед нами портрет Н. Н. Муравьева-старшего, начальника школы колонновожатых, из которой вышли первые русские революционеры. Он изображен на склоне лет, в штатском платье, но с орденами, как бы держащим речь перед своими питомцами. В облике его видна военная выправка, умная твердость, решительность, достоинство, но прежде всего безграничная доброта.

Портрет декабриста Михаила Федоровича Орлова, прошедшего зрелым воином по полям Отечественной войны [42] и завершившего ее дипломатической миссией в Париже, — кульминация героической портретной галереи Тропинина.

Заключительным ее аккордом может быть портрет Николая Николаевича Раевского-младшего — фамильная реликвия, переходившая по наследству к старшему в роде Раевских. И хотя во время Отечественной войны он малым ребенком лишь собирал грибы в лесу, где шло сражение, а от французской пули пострадали лишь его панталоны, Раевский-младший также был взращен 1812 годом, как и годившийся ему в отцы его родственник М. Ф. Орлов. Обоих их от ратных дел долг привел к устроению Отечества. Орлов, следуя декабристской программе, просвещал солдат в духе свободолюбия, Раевский спустя много лет занимался устройством разоренной войнами южной оконечности России.

В годы, когда писались портреты, первый в 1828-м, второй в 1842 году, деятельность обоих была насильственно прервана. Уволенные от службы, находящиеся в опале, они позировали художнику в гражданском платье, с немногими из присвоенных им ранее орденов. Но для Тропинина они оставались олицетворением высшего служения Государству и Народу. Гражданственность — вот самое точное слово для определения обоих портретов. И с ними рядом в творчестве Тропинина уже не столь исключителен и одинок знаменитый портрет Александра Сергеевича Пушкина.

XII МОСКОВСКИЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ КЛАСС

Портрет Александра Сергеевича Пушкина был самым значительным в искусстве Тропинина 1820-х годов, искусстве, так высоко поднявшемся на гребне общей волны русской художественной культуры декабристской поры. В течение второй половины 1820-х и начала 1830-х годов Василий Андреевич много работает, галерея его портретных образов продолжает пополняться. Однако гражданственные нотки в них звучат все менее явственно, уступая место индивидуально-портретной характеристике человека. Художник поэтизирует индивидуальные качества, особенности характера.

В прекрасном портрете друга Тропинина Ивана Петровича Витали, портрете, казалось бы, полностью совпадающем по своему замыслу с аналогичными портретами 1820-х годов, в частности с портретом гравера Николая Ивановича Уткина, где Витали также изображен в своей мастерской, на первый план выступает не одухотворенность скульптора, поглощенного работой, но сердечное радушие гостеприимного хозяина, приглашающего полюбоваться своими произведениями. Индивидуальные черты характера оказались сильнее творческой характеристики художника.

Любимая ученица Тропинина Любовь Степановна Бороздна также представлена на портрете перед мольбертом, с палитрой и кистями в руках. Однако и здесь творческое начало отступает на задний план перед чисто женским обаянием юной модели.

Не случайно теперь, в годы свирепствовавшей николаевской реакции, когда будто ураганом смело всякое открытое проявление общественной жизни и все замкнулись в узком кругу только очень близких людей, в эти годы в портретах Тропинина акцент перемещается на женские образы. Возвращается нежная грация живописных сочетаний. Лучшим произведением этого времени явился портрет Ершовой с дочерью. Спокойная радость и чистота материнского чувства, кажется, пронизывают каждый сантиметр этого холста, присутствуют в каждом мазке кисти художника, диктуют ему нежнейший рисунок композиции двух фигур, гармоничную гамму красок, сочетающих приглушенно-зеленоватый цвет полыни в платье матери, опушенном соболями, с легким белым платьем дочери, украшенным бледно-розовыми бантами. Матовая поверхность лица матери и нежно розовеющее личико девочки, будто освещенное влажным блеском глаз, пушистая мягкость каштановых кудрей, бархат, мех, кисея переданы с поразительным мастерством. Однако полотно это более удивляет совершенством исполнения, нежели захватывает силой и глубиной творческого воодушевления. Оно остается портретом частной семьи, интересным памятником эпохи.