Тропик Змеев - [67]

Важно одно: настроение обеих групп заметно улучшилось, и в результате нам с товарищами вскоре представилась та самая возможность, к которой мы так долго стремились.

* * *

Все началось с появления в общине новичка – человека, которого я никогда прежде не видела. Мекисава представил его как своего брата Йейуаму, и вскоре я поняла, что они – действительно братья, братья по крови, а не просто по возрасту, как принято считать среди мулинцев.

Йейуама резко отличался от всех знакомых нам мулинцев, независимо от возрастной группы.

– Он ходил вчера с вами на охоту? – спросила я однажды утром, недели через три после очищения от злых колдовских чар.

Интимность очистительного ритуала изменила отношения между мной и Томасом Уикером: с тех пор он стал для меня Томом, а я для него – Изабеллой. (Натали так и осталась «мисс Оскотт» – думаю, из-за его положения при ее деде. Теперь его мелкие знаки почтительности приобрели для меня совсем иной смысл: то был своеобразный способ подчеркнуть свое происхождение из низов, дабы никто не заподозрил его в попытках возвыситься не по праву.)

– Нет, с нами его не было, – ответил Том. – Может, он был здесь, на стоянке?

– Нет, и с нами его не было, – сказала Натали.

Это действительно было странно, так как совершенно не походило ни на одну из известных нам схем повседневной деятельности мулинца.

Но Йейуама не заставил нас долго гадать. Подойдя к костру, разложенному нами перед порядком уже обветшавшими палатками, он присел на корточки с непринужденностью человека, сидящего так всю жизнь.

– Ты следишь за драконами, Регуамин, – сказал он.

Да, я следила за ними. И глазела на них.

– Да, с оглядкой, – ответила я, надеясь, что он почувствует мой юмористический тон.

Было в нем нечто интригующее – одновременно мягкое и настороженное, будто он в любой миг готов к действию, как сжатая пружина. При этом он был невероятно атлетичен: вследствие диеты, образа жизни и естественных физических нагрузок, толстяков среди мулинцев нет вообще, но Йейуама обладал мощной, плотной мускулатурой хорошо питающегося и регулярно упражняющегося человека.

– Тебе приходилось убивать? – спросил он, склонив голову набок.

– Дракона? Нет, конечно же, нет. Я знаю эту историю.

Но Йейуама только отмахнулся.

– Не только драконов. Кого угодно.

Мысли тут же устремились в прошлое – к степным змеям, на которых мы охотились в Байембе, к горному змею в Выштране, к волкодраку, в которого я стреляла (но не убила), когда мне было четырнадцать…

– Собственными руками?

Йейуама кивнул. Я уже собралась сказать «нет» – мне очень хотелось сказать «нет», так как он явно ждал именно такого ответа, но тут я вспомнила о Великом Исследовании Искровичков.

Моральные принципы и прагматизм не позволили мне соврать (последний – оттого, что я огорченно поникла головой, прежде чем успела сдержаться).

– Да. В моей земле живут вот такие существа… – я развела пальцы, показывая размер искровичка. – Наподобие насекомых.

(Дабы никто не обвинил меня в обмане, должна заверить вас: в то время мои размышления о классификации видов еще не зашли так далеко, чтобы изменить мое мнение об искровичках. Призналась бы я Йейуаме в том же самом, если бы уже сочла их членами драконьего племени? Не знаю. Честным ответом, конечно же, было бы «да», но сомневаюсь, что мои моральные принципы достигают таких высот.)

Йейуама и от этого отмахнулся, как от несущественного. В мулинском обществе все убивают существ наподобие насекомых, но охотниками могут быть только взрослые мужчины. После этого он обратился к Натали, заверившей его, что ни в каких убийствах не повинна, и к Тому, сознавшемуся, что ему убивать приходилось.

– Мои слова не для тебя, – сказал Йейуама Тому. – Только непорочные могут слышать их.

Непорочные – то есть те, кто никогда в жизни не охотился и не убивал. Йейуама, будучи непорочным, никогда не ходил на охоту с прочими мужчинами. Он, как я поняла, был в мулинском обществе фигурой, более всего похожей на священнослужителя. Должно быть, именно таких, как он, и имел в виду Ив де Мошере.

Недавний разговор был еще настолько свеж в памяти, что выражение на лице Тома понять было несложно. Здесь, где не было ни бедных, ни богатых, ни благородных, ни низкорожденных, он мог бы ожидать полноценного участия в общих делах, и этот отказ, такой же, с каким его отверг Коллоквиум, обидел его до глубины души. Повинуясь внезапному порыву, я сказала ему по-ширландски:

– Вы ведь стреляли в животных из ружья. Быть может, это не считается «убийством собственными руками»?

Это послужило причиной невеселого, горького смеха.

– Нет, думаю, считается. И, кроме того, в пятнадцать мне пришлось зарезать нашу лошадь после того, как она сломала ногу, – он поднял ладонь, предвосхищая то, что я собиралась предложить. – Нет, даже не думайте. Если вы перескажете мне его слова после, это может их возмутить. Раз уж у нас появилась возможность для исследований, вам двоим надо распорядиться ею как можно лучше.

С этими словами он поднялся и оставил нас втроем.

Суть того, что рассказал нам Йейуама, оказалась вовсе не настолько секретной, чтобы я почла своим долгом исключить ее из данного повествования. (Сделай я это, в ткани повествования образовался бы огромный зияющий пробел, словно вы явились к столу под самый конец некоего колоссального застольного анекдота. Все вокруг покатываются со смеху, а вам остается только гадать, откуда мог взяться этот слон.) Я опущу здесь некоторые подробности, но в общем и целом вы все поймете.