Тропик любви - [82]
Примерно в то же время благодаря цепи событий, «случайных» встреч, чтению определенных книг — книг, которые мне, так сказать, подбрасывали, — все стало выкристаллизовываться. Я начал все больше и больше осознавать свершение странного феномена, до того момента блистательно отсутствовавшего: мои сны один за другим становились мне ясными. Скоро я пришел к тревожному заключению относительно того, чего бы мне хотелось, поняв, что обыкновенно мы желаем или что-то ничтожное, или же еще и по-настоящему вредное. А тогда, как знает всякий, кто прошел через подобное, просыпаются коварные соблазны.
Путешествие по Греции (в 1939–1940 годах), поводом к которому послужила непредвиденная дружба с Лоренсом Дарреллом, положило всему этому конец. Это был «разрыв» в тройном смысле: потому что путешествие оказалось не только подарком судьбы — лучшим, что произошло со мной в то время, — но еще и было способом подвести черту под жизнью на Вилла Сера, уже исчерпавшей себя. Важнее всего, однако, что это греческое приключение открыло мне глаза: с тех пор я вижу мир иным, не таким, как прежде. Даже высылка из Греции — по причине войны — была благословением, чего мне в то время не хватило ума понять. Наконец, мое повторное открытие Америки,[212] поначалу казавшееся пустым и неприятным занятием, привело к открытию Биг-Сура.
Здесь (в Биг-Суре) я зажил по-настоящему. Если мне и не удалось найти тут «мир и покой», которые я надеялся найти, я, несомненно, нашел нечто иное, что более чем вознаградило меня за разочарование. Повторю еще раз, я, можно сказать, нашел то, что хотел найти, испытал то, что хотел испытать.
Из всего плодотворного опыта, полученного мною с тех пор, как я бросил якорь в Биг-Суре, открытие определенных книг было столь же, если не более, значительным, как, оглядываясь назад, я вижу теперь, что и «совпадения», rencontres hasardeux[213] и прочие «непредсказуемости». О «встречах» с теми книгами я впоследствии надеюсь сказать больше.[214]
С какого же места в этой сети, что тянется во все стороны — по вертикали так же, как по горизонтали — и, видно, не имеет границ, мне начать? Первое, что понимаешь, задумав вникнуть в такую таинственную вещь, как «удача», — это тот факт, причем факт исключительно важный, что тут нет ни начала, ни конца. Все здесь переплетено и все едино. Когда мы складываем доли или части, как картинку-загадку, хорошее и плохое кажутся в равной степени «долями удачи». Мелочи норовят казаться важными, совершенно непропорционально величине и весу. Все рассыпается на осколки столь ничтожные, что сводят к нулю необоснованные предположения вашего «Я». Когда чуть выше я говорил о ритме и упорядоченности, я имел в виду согласие между внутренним и внешним или — «что вверху, то и внизу». Если я занимался астрологией, то не для того, чтобы узнать, что произойдет завтра, но чтобы найти подтверждение тому, что происходило в данный момент.
Оставайся на месте и смотри, как земля вертится!
Да будет так, но, подобно канатоходцу, не расслабляйся. Ступай легче, взгляд устремлен вперед. Ты должен быть точен, чуть-чуть не считается. Эта сторона Рая и та сторона Рая. Осторожно и раскованно. Без мыслей в голове и всегда начеку. В ногу, но не в униформе. Револьвер всегда под рукой, но заряжен холостыми. Гляди в оба за сорняками, чертополохом, колючками, крапивой и шипами. К оружию! когда труба запоет, только бой будет без стрельбы.
Никогда не проси денег! Если посылаешь «SOS», проси корм для цыплят. Иначе жестоко разочаруешься. Никогда не упоминай о презренном металле, кроме как в магазине. «Зеленые» — чтобы покупать вещи и раскуривать трубку! Помни, если не можешь заработать денег, заведи друзей. Но не слишком много, потому что один настоящий друг — все, что нужно, чтобы защититься от ударов злой судьбы.
На первой странице этого попурри я сказал, что оно началось, как кровотечение — от известия о смерти Сингриа. А кто подсунул мне Сингриа? Джералд Робитейл из Девятнадцатого округа. Теперь ответьте — откуда было Джералду знать, что мне, чтобы начать всю эту карусель, понадобится «Нувель Ревю франсез» с ее «couronne»[215] статей, посвященных покинувшему нас незабвенному Шарлю-Альберу Сингриа? И мог ли кто-то из смертных предвидеть, что воспоминание о единственной встрече с упомянутым Сингриа станет для меня постоянным возбудителем на следующие одиннадцать лет жизни?
Что мне Гекуба, что я Гекубе?[216]
Я сказал: попурри? Пожалуй. Или — раздача карт. Червы — козыри. Выигрыш или проигрыш, тот же пинокль вдвоем.
С самого начала моей писательской карьеры я был вынужден время от времени рассылать во все концы письма с просьбой о помощи. С годами промежутки между этими воплями о помощи стали увеличиваться, heureusement.[217] За последнее время — лет семь или около того — я заметил, что происходит странная и любопытная вещь. Как только я стал печатать свои письма на мимеографе и разослал первую пачку, пошли чеки. Но забавная вещь — чеки не в ответ на мои мольбы о помощи, а, вообразите, совершенно неожиданные. Обычно это какой-нибудь долг, который я давно списал как безнадежный, или авторские, о которых напрочь забыл.
