Тропик Канзаса - [65]

– А что, если оба ваших предположения неверны? – сказала Таня.

– Послушай, дорогая, – сказала женщина, – мы никого не арестовываем. Мы не такие, как они. У нас нет секретных тюрем.

– Оставляете это на потом? – спросила Таня.

– Вот видите? – обернувшись к своим спутникам, указала на Таню женщина.

– Я просто хочу сказать, – продолжала Таня, – если мы говорим обо всех, разве это не относится к каждому?

Женщина развела руками.

– Да и нет, – сказала она. – Я хочу сказать, что ты вольна уйти. Но ты должна уйти.

– Уехать из города, – добавил Лесоруб.

– Вернуться туда, откуда приехала, – продолжала женщина.

– На восток, – подхватил Лесоруб.

– Думаю, он прав, – подтвердила женщина.

– А я хочу сказать вот что, – сказала Таня. – Что, если я ни на чьей стороне? Что, если я просто ищу любимого человека? Потерявшегося во всей этой кутерьме, которую мы устроили.

Женщина молча посмотрела на нее.

Таня встала. Отстранила Лесоруба. Схватила папку. Достала лучшую фотографию Сига, какая у нее была. Показала ее женщине.

Таня все поняла по ее лицу.

– Нет, – покачала головой женщина.

Глаза ее были красноречивыми.

У Тани мелькнула мысль, а может быть, эта женщина знает ее мать или слышала о ней в сети. Но вместо этого она прибегла к другой тактике. Тактика не сработала. По крайней мере, сразу.

– Что, если я дам вам нечто такое, что вам пригодится? – предложила Таня. – Что, если мы заключим сделку?

– Фриц поможет тебе собрать барахло, – сказала женщина. Она встала. – После чего поможет тебе найти дорогу из города. У тебя нет ничего такого, что может мне когда-либо понадобиться, потому что все, что у тебя есть, заражено компромиссами, на которые тебе приходится постоянно идти.

Эти слова ужалили больно, особенно потом, когда Таня обдумала их. Что-то похожее ей как-то говорила Одиль, но в устах этой женщины они показались истиной.

– Не вздумай вернуться! – строго произнес Лесоруб.

59

Сиг вытер подтек соуса на щеке, затем облизал пальцы и откусил еще кусок кукурузной лепешки с сыром. Лепешка была такой же острой, как и все то, что когда-то готовил Конг, такой острой, что Сига прошиб пот, но остановиться он не мог. Впервые за последнее время он ел что-то настоящее.

Рядом с Сигом за столиком сидел Даллас, охранник, который попытался разбудить незаконно проникшего на охраняемую территорию Сига, но затем познакомился с ним и даже уговорил его вернуть оружие – в обмен на обещание горячей еды и холодного пива. Напротив устроились тетка и дядя Далласа, которые и накормили его после долгого переезда через самый длинный мост, какой когда-либо приходилось видеть Сигу.

Столик стоял на пустыре за камерой хранения, в конце улицы, проходящей вдоль судоходного канала. Там, за оградой из проволочной сетки, в оранжевых сумерках под звуки гудка неспешно возвращался домой огромный танкер.

Были слышны голоса лягушек и шум дизельных двигателей, крики цапель и вой гидравлических приводов, рев реактивных транспортников, рассекающих воздух, настолько плотный, что в нем вязли москиты, роящиеся целыми полчищами.

Позади тянулись ряды пронумерованных шкафчиков, узкая полоска сосен и мили и мили топливоперегонных заводов, которые были видны с моста. Целые акры огромных сооружений из труб, глины и червей, копошащихся в преисподней внизу.

– Почему они горят? – спросил Сиг.

– Это попутный газ, – прихлопнув москита на шее, объяснил Клинт, дядя Далласа. – Сжигаются излишки, чтобы не произошел случайный взрыв.

Клинт был самым настоящим городским ковбоем – жилистый, поджарый, крепкий, однако левая рука его заканчивалась обрубком чуть ниже локтя. Им с женой принадлежала камера хранения. Даллас жил вместе с ними и помогал обеспечивать безопасность. Его мать была старшей сестрой Клинта.

– Свечки на торте богов, – сказала тетя Селина, поднимаясь за тем, чтобы принести добавку. Смуглая худая уроженка южных районов Техаса лет тридцати, она была моложе Клинта. – Это праздник в честь конца природы.

– Вот уж спасибо, bruja![31] – усмехнулся Клинт. – Надеюсь, ты обязательно поделишься с нами, когда придумаешь, как самостоятельно заряжаться энергией.

– Это вот гербицид, – сказала Селина, указывая на одно из растений. – Из того, что рядом с ним, получают жидкий полиэстер. Полипропилен, полиэтилен, полихлорвинил и все остальное, название чего даже не выговоришь, дорогой, что подпитывает это долбаное напыщенное общество потребления, которое ты, по твоему утверждению, презираешь, но благодаря которому зарабатываешь на жизнь.

– Так, послушай, – сказал Клинт. – Мы храним у себя кое-что поважнее всякого хлама, который люди не желают держать у себя дома.

– Выбирай выражения, когда говоришь в обществе незнакомых людей, – заметила Селина.

Сиг уставился на украшения из золота и кости на ней, часть из которых были вплетены в волосы, другие протыкали кожу. Ничего подобного он никогда не видел.

– Почти все это она делает сама, – хлопнул его по плечу Клинт. – Выглядит весьма неплохо, твою мать, ты не находишь?

Сиг молча кивнул, вспоминая Бетти. Ей Селина понравилась бы.

Селина раскинула руки в стороны. На левом предплечье у нее была наколота курсивом какая-то фраза на испанском. Рубашка на перламутровых застежках разошлась в стороны, подобно черным крыльям, открывая изображение на майке под ней. Антенна из человеческих костей, излучающая волны. Также стал виден пистолет в кобуре на ремне джинсов.