Тропами горного Черноморья - [61]

Но однажды наступает такой день "пик", когда вся база - дачи, балконы и палатки - оказывается занятой, а Энгелю утром звонят из Сочи и сообщают о скором прибытии еще четырех автобусов со сверхплановыми туристами.

Владимир Александрович в смущении. Когда сверх нормы прибывали один-два туриста, он уступал свою комнату, сам спал в кресле в конторе. Но куда девать восемьдесят человек? Зовет меня, спрашивает:

- Скажи, сколько у нас сегодня ночует в горах?

- Сегодня мало, Владимир Александрович. Всего двенадцать человек.

- Ай-ай-ай, как же нам быть? Тогда вот что. Уговори на сегодня пойти на Аибгу с ночлегом человек этак семьдесят. А? Иначе некуда разместить пополнение. Вербуй народ, а я распоряжусь насчет продуктов.

Я не скрываю сомнений. Такую большую группу надо вести руководителю. Ее нельзя пустить по чертежику! Кроме того, уже поздно, мы не вышли с утра...

Туристы огорошены предложением, ломающим ранее намеченные планы. Сулим золотые горы: закат на вершине, солнечный блик в море, все прелести водопадов и лилий, вид на Абхазию, теплые одеяла, вкусный ужин... Нам настолько верят, что группа набирается быстро. Запись, как только достигнута нужная цифра - семьдесят, прекращаем.

Фемистокл вьючит двух лошадей, одну теплыми вещами, другую продуктами, и выходит по скотопрогонной тропе через Греческий мостик. А мы решаем подниматься "романтической" тропой через водопад, чтобы проводить закат с вершины и спуститься прямо к Полуторным балаганам. Там Фемистокл подготовит ночлег.

Семьдесят человек в сборе - это целая толпа. На одного руководителя даже не при альпинистском, а при горно-лесном маршруте - это слишком много. Я еще не знал, что это недопустимо много. Народ растягивается по дороге, экскурсовод перестает ощущать группу, особенно отстающих, напрягает голос: внимание большой толпы сильнее рассеивается, легче возникают группировки, становящиеся "в оппозицию" к гиду.

Однако обстоятельства заставили меня вести именно такую армию. Подбадриваю спутников как могу. Расчетливо задаю темп, чтобы сразу не утомить их. Лезем в обход завала. Отдыхаем у струй Аибгинского водопада.

Расписываю мощь лавин. На пути вдоль верхних водопадов рассказываю, как висел над этими отвесами при поисках тропы. Когда же нас обступает замкнутый таинственный мир цирка, а платья и прически девушек украшаются раструбами субальпийских лилий, кажется, уже не может быть оснований для плохого настроения. Погода безукоризненная, облака едва коснулись вершин.

Стоп! По цепи передают, что среди отстающих не все ладно - ссорятся какие-то супруги. Нашли место и время для семейных сцен! Прошу передать в конец колонны, что приглашаю означенную пару занять место рядом с собою. Чета подчиняется, и вскоре ко мне подходят круглолицый самодовольный брюнет по имени Адам - его почему-то все называют Адамчик - и его спутница - она тоже носит ласкательное имя - Эммочка. Это миловидная блондинка, довольно хрупкого сложения, с капризной мордочкой.

Пытаюсь шутками исправить их настроение, но они раздражены и не поддаются. Видимо, там, в конце колонны, уже действовала "противоэкскурсоводческая" оппозиция.

Вместе с этой парой с конца в голову колонны перемещаются еще три молодых человека: остролицый подвижный Ашот, спортивного вида Иосиф и добродушный белобрысый Ваня. Вся эта тройка, как вскоре выясняется, оказывает внимание Эммочке, а та, капризничая, отыгрывается на муженьке: "Мне трет ногу, забей гвоздь". "Достань цветок". "Ты опять не забил гвоздь". "Ты забил не тот гвоздь". И так далее без конца.

Мы уже выходим на гребень. Сейчас должна открыться панорама Абхазии. Но даже головокружительного карнизика, на котором ей к лицу было бы попищать, Эммочка не заметила, занятая упреками мужу.

- Дай мне платок. Куда ты его вечно прячешь?

- Постыдись давать мне такую грязь. Я давала тебе чистый платок.

...Теперь и панорама Абхазии будет с этим гарниром!

Вышли на гребень. Общее "ах"! Люди захлебываются открывшимися просторами. Средство столь сильно действующее, что "выключается" даже Эммочка. Нам с гребня хорошо видно, как змейкой поднимается растянувшаяся колонна. Пересчитываю людей - все налицо, никто не отстал. Дождемся всех на вершине.

Дальние панорамы с Первого пика - надо ли их описывать? И повторяются они в своей грандиозности, и вечно новы и неповторимы - то чеканно ясные, то в уборе из белых облаков, то в хмурых грозовых тучах. А сейчас все решал закат, закат при ясном небе.

Солнце, если смотреть с Аибги, садится прямо в море, а до горизонта с такой высоты около полутораста километров. Водная гладь встает далекой голубой стеной, и кажется, что высота этой стены тоже превышает два километра - как и высота вершины, с которой мы смотрим. И во всю высь вздыбившейся глади моря бежит, горит, ликует исполинский блик - сверкающая река солнечной дорожки. Она кажется выпуклой, словно заходит за горизонт, и создается впечатление, что мы воочию видим сферичность Земли. Картина приобретает поистине космическое величие.

Солнце все ближе к горизонту. Дорожка из огненно-оранжевой превращается в пурпуровую, дробится на куски. На пунцовый диск все легче смотреть.