Тропа гнева - [8]

Делая от зари до зари по два десятка парсангов, путники покрыли расстояние от Марга до Персеполя, равное сорока дневным переходам, всего за десять суток. Утром Датис увидел с гор волны тумана, плывущего далеко внизу, слева, над простором озера Бахтеган. Три часа спустя колесница подкатила к огромным воротам столицы.

Ступив на землю, полководец едва удержался на ногах — после многодневного грохота колес и неумолчного шума ветра тишина действовала оглушающе. Прямо с дороги, даже не совершив омовения, Гобрия потащил Датиса во дворец повелителя.

Дворец возвышался на плоском, искусственно созданном холме. По склонам к нему вели с четырех сторон уступы широких лестниц. Перед гигантским порталом устрашающе раскрывали пасти статуи священных крылатых быков. Рукам персов, привыкшим к ножу, бичу или мотыге, был неведом секрет обращения с камнем. Дом Дария строили египтяне, вавилоняне и лидяне. Поэтому колоннада этого сооружения напоминала галереи храма фараона Ментухотепа, ярусы башен, террасы, косые лестницы и изваяния фантастических животных — замок царя Валтасара, а лепные украшения на внешних стенах — жилище Креза, которого Кир лишил его баснословных богатств.

У ворот, в тени, сидели, скрестив ноги, «бессмертные» — телохранители Дария, вооруженные секирами на длинных рукоятях. При виде поднимающихся по ступеням серых от пыли дорог Датиса и Гобрии откормленные великаны в тугих головных повязках брезгливо скривили губы.

«Разжирели от царского хлеба, — сердито подумал Датис. — Да поразит вас гром, дети гиены».

Гром не поразил «бессмертных», но появление горбуна их перепугало изрядно. Узнав, наконец, Гобрию, телохранители подскочили, словно ужаленные, и подобострастно склонили шеи.

— Где он? — хрипло спросил Гобрия.

— Его величество пребывает в саду, о столп государства, да благословит Ахурамазда тебя и твоего спутника!

Гобрия что-то проворчал под нос и повлек Датиса за собою. На обширном внутреннем дворе, окруженном арками, храмами, залами, жилищами самого царя, приближенных, караула, дворцовых ремесленников и рабов, их остановила «стража покоев».

— Пошли вон! — зашипел горбун.

Воины от страха застыли на месте. Приезжие быстро пересекли раскаленную зноем площадку. Гобрия семенил, как ослик, коротко постукивая наконечником палки по плитам известняка, которым строители вымостили двор. Датис вышагивал рядом с мудрецом размашисто, словно верблюд. Гобрия остановился у входа в сад, положил руку на бронзовую решетку ограды и повернулся к Датису:

— Смотри. Слушай. Молчи. Спросят — отвечай. Понятно?

Сад встретил усталых путников теплым запахом цветов, прогретых солнцем. Легкие кроны лохов походили на облачка светлого дыма и как бы таяли на фоне черно-зеленых шелковиц. Листва лавров шелестела от слабого ветерка. Его дуновение почти неуловимо для глаз покачивало ветви олеандров и лаванд.

Возле мраморного бассейна, под голубым шелковым навесом, широко распахнув одежды и небрежно распластав на коврах сухое, мускулистое тело, отдыхал человек лет тридцати. Его борода и волосы были смолисто-черны, молодое лицо озаряла добрая улыбка.

Перед персом на широких электровых подносах сверкали высокие золотые вазы работы бактрийцев, греческие амфоры с изображениями охотников и гончих собак, изящные серебряные сосуды из Египта. На блюдах, украшенных чеканным узором, румянели сдобные хлебы, желтели плоды, истекали жиром фазаны, куропатки. Сок зрелого граната, доставленного из Вавилона, сбегал по крепким перстам ария струйками крови.

У резного столба, опустив голову, стояла женщина. Она тихо играла на арфе и едва слышно пела. Два пера из хвоста павлина, воткнутые в ее темные кудри, отливали то золотом, то изумрудом, то сапфиром. Сквозь кисею невесомого, переброшенного через плечо покрывала просвечивала смуглая кожа. Юбка из ярко-красного шелка туго стягивала и без того тонкую талию и сотнями упругих складок сбегала на ступни. Низ одежды освещался лучами солнца. От этого на обнаженные руки арфистки и ее тонкое, умное лицо с широкими бровями, миндалевидными глазами, прямым носом и немного великоватым ртом падало розовое сияние. Золотые кольца, браслеты и янтарное ожерелье казались в нем рубиновыми.

Черные рабыни в полосатых набедренных повязках мерно взмахивали белыми опахалами. На висках эфиопок поблескивали медные подвески.

Рядом с персом Датис разглядел из-за кустов двух полуголых мальчиков. Старшему было, наверное, около семи лет, младшему — года четыре. Арий жадно ел гранаты, с наслаждением слушал песню, ласково гладил курчавые локоны старшего мальчика и мягко уговаривал младшего, сидевшего в стороне с обиженным видом:

— Масиста! Приди ко мне, мой сын, сядь подле твоего брата Ксеркса! Приди же, о Масиста! Атосса, — обращался перс к женщине с арфой, — приласкай его!

Масиста отворачивался и хныкал, Атосса задумчиво пела и не обращала на сына никакого внимания.

— Это… это владыка мира? — Датис задохнулся от ярости. — Цветы… Арфа… Дети… О боги! Датис этого не вынесет.

Полководец круто повернулся. Горбун схватил его за руку и заскрипел зубами. Затем он выступил вперед и кашлянул. Атосса смолкла и подняла голову. Царь обернулся. Горбун сделал шаг, неуклюже опустился на колени и прикоснулся лбом к земле.