Тропа гнева - [6]

Шрифт
Интервал

По знаку Датиса палач взял в руки бич. Удар хлопнул громко и резко, будто в темницу пала молния. Красная линия опоясала четыре голых тела. Старейшины упорно молчали.

Они молчали, как тот гончар, что растерзал у Северных ворот лучника-иранца, оскорбившего сестру молодого мастера. Они молчали, как та женщина, что ранила топором толстого пращника: воин хотел увести со двора последнего барана. Они молчали, как много других маргиан, побывавших в застенке. Их всех стегали кнутом, подвешивали к потолку за ребра, выкручивали им руки, ломали суставы, набивали рты и ноздри мелом и смачивали его уксусом, чтобы выделяющиеся пары жгли внутренности, но они терпели и молчали.

Датис присутствовал при каждом допросе и сам вырывал узникам ногти. В душном, унылом городе, где, казалось, даже мухи на лету засыпают от скуки, истязание маргиан стало для высокопоставленных ариев своеобразным развлечением.

Полководца томила тоска. Датис попал в Марг еще при Камбизе. Тридцатичетырехлетнему главарю тысячи конных лучников доверили войска, следящие за порядком в долине Реки Птиц. Датис добился возвышения благодаря отваге — сын вождя кочевого персидского рода, он привык с детства к резне и навсегда зарубил в памяти четыре истины: воздух тогда хорош, когда в нем поют стрелы; вода вкусна, если разбавлена кровью врага; мясо лучше всего жарится на костре, сложенном из щитов противника; одна битва дает больше золота, чем год ковыряния в земле, которым занимаются презренные кроты из оседлых иранских племен.

Через год полководец уже мечтал о месте начальника военного округа. Таких округов было всего пять на всю Персию, считая покоренные страны. И Датис занял бы это место — Камбиз любил Датиса. Но боги решили дело по-своему: Камбиз умер по дороге из Египта в Мидию, и престол захватил Дарий, отпрыск младшей ветви царского рода Ахеменидов. Датис не знал Дария. Дарий не знал Датиса. Отсюда и пошли неудачи молодого полководца.

Он так и остался в Марге. Далеко на юге, в Персеполе, столице Ирана, юноши из богатых и знатных родов порхают перед очами нового царя, отправляются с ним в походы, набивают сумки монетами, получают земли, приобретают рабов, а он, Датис, прозябает в жалком городишке, почти не дающем дохода.

«Разве я плохо служу Дарию? — сердито думал Датис. — Правда, меня разбило войско мятежника Фрады — в Марге стояло три тысячи персов, а маргиан, окруживших город, было сорок тысяч. Но зато я блестяще расправился с повстанцами, вернувшись из Бактра вместе с Дадаршишем! А сейчас — разве я не слежу за порядком в долине? Подати поступают исправно, дороги безопасны, конных бродяг пустыни мы отогнали далеко в Черные Пески. Почему же меня обделяют? Мне уже сорок лет; неужели бедному Датису придется жить в этой забытой небом стране до своего последнего часа? О проклятие!»

С каждым днем в душе Датиса росла ненависть к царю, которого он никогда не видел. С каким наслаждением Датис свернул бы Дарию шею! Но шея царя недоступна для простого смертного, и Датис втройне отыгрывался на маргианах.

Палач снова развернул бич и вопрошающе посмотрел Датису в глаза.

— Бей! — рявкнул полководец. Он упивался звуками ударов, как юноша рокотом бубна. Сердце Датиса отвечало на хлопание бича взволнованным стуком. Манчехр? Он доносил сатрапу Дадаршишу обо всех поступках Датиса. Хорошо, что Манчехру выпустили кишки. Не ради Манчехра терзал маргиан Датис. Люди, убившие одного перса, могут замыслить дурное дело и против другого. Хотя бы против него, Датиса.

— Бей! — рычал полководец, топая ногами.

Окровавленные старейшины распростерлись на сыром полу.

— Хватит. — Военачальник остановил палача движением руки. — Завтра казни их посередине рынка. Тела отдай бродячим собакам. Головы прибей к городским воротам. Всех наукентцев продай в рабство ассирийским купцам. Золото доставь мне. Селение снеси. Вели, чтобы место, где стоял Наукент, распахали и засеяли просом. Понятно?

В это время в застенок ворвался начальник стражи. Его лицо исказила судорога.

— Господин! Господин!

Начальник стражи пугливо оглянулся, наклонился к уху полководца и прошептал несколько слов.

— Э-э… — Датис медленно поднялся. — Неужели?

Начальник стражи кивнул. Датис загрохотал вверх по каменным ступеням. Начальник стражи скакал за ним боком вперед, как шакал за тигром.

В зале, куда они прибежали, было сумрачно, зато прохладно. Лучи света, проникая через неширокие стреловидные бойницы, слабо озаряли стены, увешанные коврами. В углу, в полутьме, загадочно мерцали узоры и грани бронзовых сосудов.

Горбун сидел недалеко от входа на каменной скамейке. Едва начальник стражи провел его в помещение, бродяга сорвал с головы полосатую повязку и с ожесточением почесал затылок, взлохматив редкие, потные, прилипшие к черепу волосы. Затем он запустил руку за ворот хитона, расцарапал плечо, соскребывая с кожи пласты грязи, и разодрал корявыми пальцами рыжие космы на щеках.

Стражи, тайком наблюдая за действиями горбуна, неслышно ахали от изумления: «Откуда оно, это чудовище? На плечах его — рубище бродяги, но в глазах — высокомерие царедворца!» Воины изнывали от любопытства, однако начальник стражи, свирепо размахивая кулаками, приказал не беспокоить таинственного гостя ни словом, ни взглядом.


Еще от автора Явдат Хасанович Ильясов
Согдиана

Многострадальная земля Турана (Средняя Азия) за долгие века встречала немало завоевателей. И когда однажды с горных перевалов на равнины хлынула закованная в бронзу непобедимая армия Искандера Двурогого, сына Филиппа Македонского, на пути завоевателей встала маленькая и гордая Согдиана под предводительством отважного вождя Спантамо.Читайте один из лучших романов известного писателя-историка Явдата Ильясова!


Месть Анахиты

К 55 годам Марк Лициний Красс достиг вершин власти, славы и богатства. Он стал членом триумвирата вместе с Юлием Цезарем и Гнеем Помпеем — то есть фактическим правителем Римской республики. Его состояние было сравнимо с казной Вечного города. Но Крассу хотелось большего. Став консулом Сирии, он тут же развернул подготовку к войне с Парфией, в то время имевшей с Римом договор о дружбе. Вероломно вторгшись в Месопотамию, Красс захватил и ограбил несколько городов, в том числе и знаменитый храм Анахиты — богини-матери, устроив в нем свою ставку.


Пятнистая смерть

У кочевых саков, древних жителей Турана, погиб на охоте вождь. Саки избирают предводительницей жену погибшего вождя — гордую и мудрую Томруз.Царь персов Куруш (Кир), давно мечтавший о захвате Средней Азии, предлагает Томруз выйти за него замуж.Саки разгадывают хитрый замысел персидского царя — по старинному восточному обычаю иноземный царь, женившись на местной правительнице, становится хозяином страны.Томруз отказывается выйти замуж за Куруша. Тогда разгневанный царь выступает во главе сильного войска к Аму-Дарье.


Золотой истукан

— Почему вы копаетесь в седой древности, кому это нужно? — Такой вопрос нередко задают Явдату Ильясову и устно, и со страниц печатных органов, в критических замечаниях. Между тем, на подобный вопрос давно и хорошо ответил Ф. Энгельс в своей книге «Анти-Дюринг»:«Седая древность» при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всею позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям».Этим емким и точным определением и руководствовался писатель Я.


Стрела и солнце

Гикия стояла у обелиска и горько улыбалась. Черное покрывало упало с головы молодой женщины, морской ветер теребил прядь ее волос, поседевших за одну ночь.Это была страшная ночь…Могущественный царь Боспора давно стремился покорить демократическую республику Херсонес, расположенную в юго-западном уголке Тавриды. Но никакая сила не могла сломить рыбаков и пахарей, защищающих свою свободу и независимость.Любовь и гражданский долг — такова главная тема романа «Стрела и солнце». В книге рассказывается о событиях почти двухтысячелетней давности, но своей идейно-художественной направленностью она прочно связана с современностью.


Черная вдова

Черная вдова. Это страшное прозвище получила в средневековом Хорезме красавица Гуль-Дурсук, дочь одного из городских правителей. Ради татарского царевича Орду-Эчена, осадившего город, она умертвила мужа – отважного воина, возглавлявшего оборону, и подло выдала завоевателю своих героически сражавшихся сородичей. Из-за черной измены город был разрушен.Народ заклеймил предательницу в легенде, сохранившейся до наших дней.


Рекомендуем почитать
Француз

В книгу вошли незаслуженно забытые исторические произведения известного писателя XIX века Е. А. Салиаса. Это роман «Самозванец», рассказ «Пандурочка» и повесть «Француз».


Федька-звонарь

Из воспоминаний о начале войны 1812 г. офицера егерского полка.


Год испытаний

Когда весной 1666 года в деревне Им в графстве Дербишир начинается эпидемия чумы, ее жители принимают мужественное решение изолировать себя от внешнего мира, чтобы страшная болезнь не перекинулась на соседние деревни и города. Анна Фрит, молодая вдова и мать двоих детей, — главная героиня романа, из уст которой мы узнаем о событиях того страшного года.


Механический ученик

Историческая повесть о великом русском изобретателе Ползунове.


Забытая деревня. Четыре года в Сибири

Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.


День проклятий и день надежд

«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.