Тропа гнева - [10]
— Хм… — Сын Гистаспа усмехнулся. — Скажи, как держит себя Шах-Сафар, царь хорезмийцев? Не повредил ли он тайно нашим делам?
— Шах-Сафар осторожен, кто разгадает его мысли? Знаю одно: царь хорезмийцев недоброжелателен к нам, но руки его ослабли. Гобрия думает: Шах-Сафар откажет заречным сакам в помощи против нас.
— Та-а-ак… — Сын Гистаспа задумчиво грыз ногти. — Скажи, ты разведал дороги для нашего войска?
— В глубину страны я не ходил: долго. Зато наметил место для переправы. Самое главное — я нашел тебе, господин, верного проводника. Это один из богатых родовых старейшин кочевых хорезмийцев, обитающих на правом берегу Окса, близ гор. Он из тех, кто тайно помогал Киру против саков-хаумаварка и дербиков. Я вспомнил о нем и отыскал его. Он ждет нас. Для того чтобы сила массагетов ослабла, он сеет раздоры между общинами. Он поведет нас туда, куда мы захотим.
— Отлично. Скажи, сколько надо воинов, чтобы эта страна, живущая «сама по себе», стала нашей?
— Из семи массагетских племен три покорны тебе. Остаются четыре. Если каждое племя выставит до десяти тысяч воинов, будет сорок. Думаю, нам надо вдвое больше: они у себя дома, мы — непрошеные гости.
— Итак, восемьдесят, — произнес Дарий. — Нет, мало. Для перевозки имущества, для охраны рабов и скота потребуются сотни и сотни рослых мужчин. Пойми, нам достанется много добычи. Погоним сто тысяч воинов.
— Ты рассудил мудро, господин. Для того чтобы сборы не отнимали много времени, поведем в поход войска, стоящие в Ариане, Марге, Бактре, Согде и Гиркане. Сейчас середина первого месяца лета. На сборы в Персеполе, поездку до Марга и осмотр отрядов потратим один месяц. Еще один месяц уйдет на дорогу до Хорезма. Итак, в середине последнего месяца лета мы достигнем страны свободных массагетов. Хорошее время — в поисках пастбищ роды массагетов откочуют далеко один от другого — мы разгромим их легко и быстро. Завтра же пошли гонцов, чтобы к нашему прибытию в Марг войска уже ждали нас там.
— Хорошо. Теперь скажи: какие роды войск подходят для войны с массагетами?
— Главное — пехота. Пеших воинов, вооруженных копьями, у массагетов нет. Мечи их коротки и непригодны для рубки с коня. Против пеших копейщиков массагеты не устоят. Повели, господин, чтобы из Бактра вышел отряд наемников эллинов. Возьмем также пеших лучников арабов, пеших ассирийцев, египтян с бумерангами, гандхаров с двумя слонами и сто боевых колесниц. Отряд наемных фракийцев тоже пригодится — они знают язык тохаров и авгалов.
— Мы согласны на это, — ответил Дарий напыщенно. — Итак, восемьдесят тысяч пехоты полководцев Отанеса и Мегабаза и два десятка тысяч конницы Датиса. Хватит этого?
— Хватит, — кивнул мудрец, прикинув. — С такими силами мы поставим вниз головой всю страну массагетов. Море Вурукарта расплещется, Яксарт пересохнет, Оке потечет назад!
— Твои слова доставили нам удовольствие, — сказал царь милостиво. — А у тебя, Датис, какие соображения?
— Э-э… соображения? — мрачно прогудел Датис, xoтя внутренне ликовал — звезда его восходила снова, — Э-э… не надо много слов. В поход — и все. Раздавим.
— Так! — Царь с усилием потер лоб. — Скажи, пьют ли массагеты вино? — вдруг спросил он с любопытством.
— Пьют немного, — недовольно проворчал горбун. Его мучила жажда. Мудрец покосился на кубки и облизал сухие губы. — Пьют, а мы не пьем.
— О-о! — весело воскликнул царь. — Оказывается, эти массагеты — хорошие люди! Напрасно они… живут сами по себе (видимо, эти слова советника крепко запали в голову царя). Ну, давайте и мы выпьем! Эй, Кавад!..
Из глубины сада, раздвинув плечом ветви олеандров, бесшумно выступил раб в широких шароварах, перехваченных у лодыжек завязками.
Волосы его свисали до впалых щек седыми прядями, нос распух и омертвел, как у всех стариков, но мускулы обнаженных рук устрашали своим объемом, грудь, подобно двум валунам, не пробил бы наконечник тарана, а вкрадчивая походка роднила Кавада с матерым волком. Раб завязал рот платком, чтобы дыхание его не оскверняло воздух вокруг повелителя. За поясом торчал нож. Глаза смотрели угрюмо.
— Ты почему так сумрачен? — удивился Дарий. — Чем недоволен?
— Сумрачен? — Кавад вскинул белые брови. — Нет. Я всем доволен.
Раб откупорил кривобокую, покрытую мохом амфору. В ней хранили старое, баснословно дорогое вино с греческих островов. Показывая, что напиток не отравлен, старик отпил глоток. Затем, не пролив ни капли, он наполнил чаши и ловко, тремя перстами, поднес их по очереди царю, советнику и полководцу.
— Да пошлет нам Ахурамазда удачу в походе! — Сын Гистаспа поднял чашу. — Пейте, как воины на стоянке.
«Хм! — воскликнул Датис мысленно. — Этот юнец неплох, а? В нем виден полководец. Кажется, я его полюблю…»
Персы разом опорожнили чаши. Кавад снова взялся за амфору. После четырех чаш сын Гистаспа и Датис захмелели. Горбун же почти не пил и все думал о чем-то, стиснув зубы. Дарий, гнусавя, расспрашивал полководца, каков город Марг, хороши ли там женщины. Взгляд царя стал мутным, губа отвисла. Струйки вина бежали с бороды повелителя на тончайшие одежды. Опорожнив шестую чашу, Дарий кивнул рабу. Кавад сделал вид, что не заметил знака. Сын Гистаспа недобро прищурил око.
Многострадальная земля Турана (Средняя Азия) за долгие века встречала немало завоевателей. И когда однажды с горных перевалов на равнины хлынула закованная в бронзу непобедимая армия Искандера Двурогого, сына Филиппа Македонского, на пути завоевателей встала маленькая и гордая Согдиана под предводительством отважного вождя Спантамо.Читайте один из лучших романов известного писателя-историка Явдата Ильясова!
К 55 годам Марк Лициний Красс достиг вершин власти, славы и богатства. Он стал членом триумвирата вместе с Юлием Цезарем и Гнеем Помпеем — то есть фактическим правителем Римской республики. Его состояние было сравнимо с казной Вечного города. Но Крассу хотелось большего. Став консулом Сирии, он тут же развернул подготовку к войне с Парфией, в то время имевшей с Римом договор о дружбе. Вероломно вторгшись в Месопотамию, Красс захватил и ограбил несколько городов, в том числе и знаменитый храм Анахиты — богини-матери, устроив в нем свою ставку.
У кочевых саков, древних жителей Турана, погиб на охоте вождь. Саки избирают предводительницей жену погибшего вождя — гордую и мудрую Томруз.Царь персов Куруш (Кир), давно мечтавший о захвате Средней Азии, предлагает Томруз выйти за него замуж.Саки разгадывают хитрый замысел персидского царя — по старинному восточному обычаю иноземный царь, женившись на местной правительнице, становится хозяином страны.Томруз отказывается выйти замуж за Куруша. Тогда разгневанный царь выступает во главе сильного войска к Аму-Дарье.
— Почему вы копаетесь в седой древности, кому это нужно? — Такой вопрос нередко задают Явдату Ильясову и устно, и со страниц печатных органов, в критических замечаниях. Между тем, на подобный вопрос давно и хорошо ответил Ф. Энгельс в своей книге «Анти-Дюринг»:«Седая древность» при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всею позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием — преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям».Этим емким и точным определением и руководствовался писатель Я.
Черная вдова. Это страшное прозвище получила в средневековом Хорезме красавица Гуль-Дурсук, дочь одного из городских правителей. Ради татарского царевича Орду-Эчена, осадившего город, она умертвила мужа – отважного воина, возглавлявшего оборону, и подло выдала завоевателю своих героически сражавшихся сородичей. Из-за черной измены город был разрушен.Народ заклеймил предательницу в легенде, сохранившейся до наших дней.
Знаменитый поэт, астроном, математик Омар Хайям (1048-1131) перенес за долгую жизнь много тяжелых испытаний: наветы и опалу, бедность и непонимание со стороны окружающих. Однако ни разу он не изменил себе. Своим талантом, знаниями, прогрессивными устремлениями он боролся за справедливость. За столетия имя Омара Хайяма обросло многочисленными легендами, подчас маловероятными. В повестях Явдата Ильясова делается смелая попытка прояснить сложный образ ученого и поэта.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.