Тролльхеттен - [66]

4

— Отпустите… ну, отпустите же нас… — вяло и плаксиво канючил Пиночет. Канючил ломким тоненьким голосом, как пойманный за руку шкодливый ребенок, что в купе с нынешним возрастом Пиночета и его измочаленным лицом смотрелось еще более мерзко, — ну что вам стоит, а? Мы не скажем, никому не скажем! Ни властям, ни Босху, ни даже тому в плаще… Вы только выпустите нас, нам плохо…

Действие происходило в мрачном, с темными кирпичными стенами подвале. На сыром бетонном полу, под рахитичным светом одной единственной засиженной мухами лампочки лежало два порядком истертых матраса, покрытых сомнительными желтоватыми пятнами. В матрасах жили клопы и еще уйма каких-то насекомых, от клопов, видимо, перенявших жажду человеческой крови. Покрытые плесенью оргалитовые щиты в углу, лысая покрышка, да дверь составляли остальные предметы обстановки.

Дверь была закрыта, щиты никогда не сдвигались. Над каждым из матрасов на надежно вбитом в щель между кирпичами штыре висело по паре наручников — новеньких и весело поблескивающих. Между этими самыми наручниками и матрасами находились Стрый и Пиночет, опершиеся спинами о кирпичную кладку. В глазах их застыла смертная тоска.

Они попались. Попались очень глупым образом, а таинственный заказчик уничтожения «Паритета» почему-то не спешил на помощь.

Этот охранник… нет, это чудовище почему-то находило удовольствие держать их здесь, в этом сыром гнусном подвале. Который располагался как раз под гаражом их похитителя. Неделю (страшно подумать!) назад, схватив за шиворот, охранник выволок напарников из полыхающего здания. Но не отпустил, а запихнул их в свою машину — старенькие Жигули. После чего залез сам и резко тронул машину с места. Ехали в Нижний город с максимально возможной скоростью. Машину кидало на ухабах, подвеска угрюмо скрипела и жаловалась на судьбу. Когда переезжали мост, Стрый на ходу открыл дверь и попытался выброситься наружу, но их пленитель без особых усилий поймал его опять же за шиворот и затащил обратно, прошипев сквозь зубы:

— Тебе это дорого будет стоить, припадочный.

На взгляд Пиночета Стрый-то как раз припадочным не был, не то что этот тип в камуфляже.

Он привел их сюда. Посадил на эти матрасы и приковал к стене наручниками так, что кольца больно врезались в кожу. Потом он остановился у порога и долго оценивающе смотрел на сидящих. Надо сказать, что Пиночету этот взгляд очень и очень не понравился. Так, наверное, смотрят в магазине на подходящий кусок сырого мяса.

— Что вам надо? — спросил Васютко в лоб.

Но охранник только покачал головой и молча покинул помещение.

С этого и началось их заточение. Некоторое время спустя (по самым общим прикидкам — часов через десять-двенадцать) этот тип появился вновь. В руках он держал две эмалированные миски с обколотыми краями, полные какой-то мутной баланды. Еще он принес эмалированный же желтый сосуд, в котором прикованные быстро опознали больничную утку. Увидев утку, Пиночет испуганно задергался и затараторил:

— Да что же это… Что… что ты собираешься делать.

— Я отстегну тебе правую руку, — спокойно молвил охранник.

Пиночет, содрогаясь, обдумал фразу и не сразу понял, что речь идет о наручниках, и никто не собирается лишать его конечности.

— И ты сможешь сделать все свои дела, — продолжил охранник, — но не вздумай пытаться достать меня, тебе этого и с двумя руками не удастся.

— Я не буду, — пообещал Пиночет.

— Вот и хорошо.

После чего он ушел, оставив на полу возле матрасов обе миски. Косясь на Стрыя, Васютко использовал утку, потом подумал и передал ее напарнику. Тот пробовал возражать по поводу того, почему не ему первому, но Пиночет злобно прошипел:

— Ты чего споришь?! Нам о спасении надо думать, а ты морду отворотил!

Не глядя больше на притихшего напарника, Пиночет подтянул к себе миску. Так и есть: мутный бульон с кусочками сероватого вываренного мяса. Наверное, не говяжьего. Дух от миски шел омерзительный. Кроме того, о ложках их чудовищный пленитель не позаботился. А лакать по-собачьи? Нет уж!

Лампочка под потолком горела все время, слепила глаза, а лежать было возможно только на спине. Еще можно было сидеть, но тогда кирпичная кладка больно врезалась в тело.

— Все, — сказал Стрый и ногой отпихнул утку подальше, в центр комнатушки, где сложных форм сосуд и остановился, как некий монумент с выставки современного искусства. От нее исходил характерный запах, который мешался с миазмами из мисок и приобретал еще более резкое амбре.

— Колян… — спросил Стрый через некоторое время, — как ты думаешь, зачем он нас сюда посадил?

Пиночет не ответил, он был в думах. Кроме того, клопы — мерзкие маленькие насекомые с черными спинками и блестящими бусинами глаз. Они крошечными слониками передвигались по матрасу и потихонечку забирались в складки Пиночетовой одежды. Об их присутствии он узнал только тогда, когда первый хоботок вонзился ему в кожу. К счастью, одна рука у него еще была свободна, и крошечным кровопийцам настал конец. Но только тем, до кого он смог дотянуться. Остальные, угнездившись преимущественно на спине, безнаказанно пускали ему кровь.

И потянулись долгие и однообразные часы, заполненные борьбой с насекомыми, созерцанием одинокой, но мужественно несущей свет, лампочки, да отвлеченными думами. Пиночет не верил, до сих пор не мог поверить, что они очутились в такой глупой ситуации. Да, опасной, и, может быть, безнадежной, но насколько идиотской! Николай даже пару раз хихикнул, представив себя со стороны. Но этот смешок тут же угас.