Троллейбус без номеров - [86]

Ольга, кажется, не понимала всего масштаба проблемы, а потому просто махнула рукой.

– Ну, хочешь, я с ней поговорю и объясню ситуацию. Типа, ты не одна идешь, а с подругой, тем более, с совершеннолетней. Да не паникуй ты, Мамонтова, все будет в шоколаде. Твоя мама не сможет устоять перед напором моего природного обаяния и сразу же тебя отпустит.

– Хотелось бы верить, – скептически протянула Саша.

Ее одновременно удивляло и забавляло то, как подруга относилась к окружающей действительности. Она была, наверное, тем самым человеком, который, наступив на лужу в новых ботинках, не расстроится, а решит, что самое время для купания – и непременно обрызгает каждого прохожего. Оля не видела ни в чем проблем ни в чем, и столкнувшись с любой неприятностью выходила сухой из воды и с улыбкой на лице.

Может быть, мама все-таки ее отпустит. Кто знает. В другой момент своей жизни Саша – настоящая, не ржавая Саша, погребенная где-то внутри под сотней неприснившихся снов и сломанных надежд – ухватилась бы за возможность побывать на настоящем рок-концерте, да еще и бесплатно, обеими руками. Она бы непременно нашла лазейку в строгом материнском запрете и оторвалась бы на полную, смачными глотками втягивала бы всю эту свободу – но это была, другая Саша, которую не бросал лучший друг, и которая никогда не была у психиатра.

Теперь же, она устала от жизни настолько, что ей было уже все равно. И даже если бы концерта не получилось, она бы абсолютно не обиделась – просто нашла бы повод отоспаться. И как раз это безразличие пугало Сашу больше всего.

– В общем, делаем так, – сказала Оля, смешно уперев руки в боки. – После уроков встречаемся у раздевалки старшаков и идем к тебе домой. Ждем, пока твоя мама придет и уговариваем. Я пошла на свой первый рок-концерт в двенадцать, так что, поверь, язык у меня подвешен хорошо. А теперь ты как знаешь, а я побежала на алгебру, не ровен час пропущу разбор этого чертова параметра. – и она как вихрь умчалась на урок, а Саша осталась в женском туалете. Села на подоконник и подставила лицо весеннему солнцу: на биологию не хотелось совершенно. Опять сидеть на первой парте, слушать, как одноклассники обсуждают ее за спиной – все равно она уже все сдала и получит свои законные четверки-пятерки.

– Осталось совсем немного потерпеть, – пробормотала Сашка. – Осенью уже в новую школу.

Она все-таки решилась и позвонила, сгорая от стыда и лепеча что-то невразумительное про то, как ей нравится литература и как она хочет учиться в этой замечательной школе. Директор, женщина лет пятидесяти, вспомнила ее и согласилась принять – при условии, что Саша сдаст в июне необходимые экзамены. Литература Сашу не беспокоила: сочинения у нее всегда получались хорошо, и это признавала даже Елена Федоровна, которая вечно тыкала Сашу в речевые ошибки и несогласие с авторской позицией. А вот над словесностью, наверное, придется попотеть: у них такого предмета даже не было, даром что их класс считался гуманитарным.

Ну да ничего: с Сашей столько всего случилось, что ей теперь какая-то словесность. Найдет учебник в библиотеке, сдаст экзамены и перейдет в другую школу, где все будет понятно и хорошо, и над ней никто уже не будет смеяться.

В коридоре послышались шаги и она юркнула в кабинку: не хватало еще попасться завучу. Шаги стихли, и Саша опять уселась на подоконнике. Было так спокойно и хорошо, что ничего не хотелось делать. Не хотелось опять тревожиться о будущем, переживать из-за Влада, думать об отце и о том, как он мог так поступить с ее матерью – хотелось просто подставить лицо солнцу, чтобы стало еще больше веснушек, и жмуриться от удовольствия.

Весна. В голове Саши медленно просыпалась большая, больная весна, и из-за этого она опять ощущала то самое чувство, которое всегда охватывало ее, когда она видела троллейбус. Она сидела у окна, медленно срывала со своей души зачерствевшую, ржавую корку и просто молилась о том, чтобы мать разрешила ей пойти на концерт.

И плевать, что у этого самого Ковлера она слышала всего одну песню.

* * *

Дождаться Олю было невероятно сложно: она освобождалась только в пять, и Саша успела сбежать с биологии, съездить домой, пообедать, зачитаться Жюлем Верном, набросать человеческий череп в качестве упражнения и вернуться обратно в школу, а у старшеклассников тем временем только закончились уроки. Оля, устало потирая глаза, надевала свою кожанку с кучей значков, а Саша смотрела во все глаза на школьный коридор, будто видела его впервые.

Как всегда, в коридоре жутко пахло пылью и мелом. Мимо прошла биологичка и нехорошо покосилась на Сашу, но та, как обычно, сделала максимально незаинтересованный вид. Странно, но по вечерам школа отчего-то нравилась Саше больше, чем днем: не сновали то тут, то там, невыносимо мерзкие одноклассники со своими колонками, из которых непременно играл русский реп, не ходили по коридорам злобные стервятники-учителя, искавшие очередную жертву. По вечерам они предпочитали чаевничать у себя в кабинете, а в коридорах было совсем пусто: разве что уборщица все ходила с ведрами.

– Я тебе могу еще дать послушать этого Ковлера, – тем временем Оля вновь перешла на свою любимую тему. – У него куча песен есть и куча альбомов, пока он не впал в эту свою депрессию. Говорят, он на Боба Дилана равняется, а его ты вроде любишь.