Троллейбус без номеров - [38]

– Ах, понятно, – Аня цокнула языком. – Опять упиваешься своим несчастьем? Ах, посмотрите на меня, у меня проблемы, я не такая, как все… Ты же понимаешь, куда это тебя приведет? В психушку, Саш. Пока не поздно, сходи-ка ты лучше к мозгоправу. Я тебе как подруга говорю.

– Да никогда мы и не были подругами, – клокочущий мелкий смех, как рассыпчатый бисер. Именно этим Саша и занималась сейчас. Метанием бисера. – Друзья не обсуждают друг друга за спиной. Друзья не доводят друг друга до слез. Не пытаются свалить при первой возможности – господи, да что я поясняю очевидные истины. Мне нужно идти.

– Да подожди ты, – Аня прыгнула к проходу из класса и встала ровнехонько перед дверью. На руках проступили мышцы – в конце концов, Аня занимается спортом – не пройдешь просто так. – Давай это обсудим, окей. Возможно, я была не таким хорошим другом, как ты бы хотела, но уходить в себя… Может, ты наркоманка?

Хватит. Злое и сердитое вырвалось, наконец, наружу. С утробным, нечеловеческим криком Саша, с рюкзаком наперевес, понеслась на бывшую подругу. Смачный удар локтем в живот – больно от отдачи немного – и Аня, охнув, повалилась на пол.

– Ты что делаешь, – Маша, оказывается, все это время стояла прямо за дверью класса. – Господи, да ты же сумасшедшая, самая настоящая сумасшедшая!

В ее словах нет страха или упрека. Самая красивая девчонка параллели, она стоит, накручивая локон на палец. Аккуратный макияж – легкий, как и полагается красивой девочке, которая вдобавок еще и отличница. Удобная и красивая школьная форма.

Маша навязчиво идеальна во всем – она даже не удивляется тому, что кто-то посреди учебного дня занимается рукоприкладством, хотя любой бы удивился. Любой – но не она. И именно поэтому Сашу сейчас она раздражает куда больше Ани.

Саша закинула рюкзак на плечи, сунула наушники в уши и пошла домой. К своему, ставшему уже привычным спутником, одиночеству, давно остывшему невкусному супу из пакетиков, который надо греть на плите, ледяному прогорклому чаю и книжным наброскам, которые она, возможно, когда-нибудь закончит.

В наушниках Оззи Осборн предсказывал многообещающий и полный приключений день – таблетки под матрасом – сонное состояние – метро и долгая, долгая поездка – Саша очень хотела бы опять поводить машину.

* * *

– Простите, – тычок в бок. – Мне нужно с вами поговорить. И я знаю, что вы не человек.

Доппельгангер обернулся. Огромный, настолько огромный, что он не помещался полностью в вагоне метро и сгибался чуть ли не в три погибели, он, кажется, слегка замешкался. Саша держала наготове канцелярский ножик: уэтих тварей сердце с правой стороны. Бить будет удобно.

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Амр143! Будьте внимательны, потому что Бог отменил курение вчера вечером, а это значит, что микрошаги больше не будут доступны! Яицантс 341 яащюуделС! – надрывался призрачный голос в динамиках.

– Подожди-ка секунду, – доппельгангер будто поплыл. Уменьшился в росте, порыжел, отрастил волосы – и теперь перед Сашкой стояла она сама. Точь-в-точь, будто ожившая фотография. Та же джинсовая куртка, набитая кучей мелочи вроде не пишущих ручек или обрывков бумаги со стихами, те же круглые очки – и плотоядная улыбка от уха до уха, а зубы мелкие и острые. Будто напильником затачивали. – Теперь я тебя слышу. Что тебе нужно, человеческая девочка?

– Мне нужно знать, – Саша сжала кулаки. И доппельгангер сжал кулаки тоже. Это как танец, как игра, только проигравший здесь не просто сядет и расплачется, нет – на кону ее психическое здоровье, а, может, и даже жизнь. – Знать, откуда вы появились. Знать, что такое троллейбус.

– Троллейбус? – доппельгангер зачарованно облизнулся. – Я думала, человеческие дети прекрасно знают, что такое троллейбус. Это такая штука, которая ездит от электричества…

– Не этот троллейбус, идиот потусторонний. Троллейбус, который приходит за… человеческими детьми. Из него выходят люди и предлагают вернуться туда… откуда я родом.

Саша впервые произнесла это вслух – Аня, конечно, не в счет, она никогда, никогда ее не слушала – и почувствовала, как закололо приятной болью в груди. Навернулись слезы на глаза, а в воздухе, в спертом вагоне метро, в духоте резко запахло весенней капелью. Настоящей, весенней до каждого разбитого льда на луже, пения птиц и кричащих детских голосов за окном, когда тебя на улицу никто не зовет, и ты остро понимаешь – не для тебя они кричат и не про тебя.

Доппельгангер, кажется, тоже почувствовал запах капели. Перегнувшись в обратную сторону – не могли, человеческие мышцы просто не могли так растягиваться – он шикнул, а затем быстро произнес что-то Сашиным детским голоском с будто радиопомехами, и толпа нежити вышла на следующей остановке.

Поезд тронулся, и они остались в вагоне одни. Тысячелетний монстр, умнейший из Тёмных тварей, способный довести до сумасшествия даже взрослого мужчину, и маленькая тринадцатилетняя девочка с канцелярским ножом. Словно близнецы – а они и были близнецами, добрым и злым – они смотрели друг на друга, не отрывая взгляд.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, человеческая девочка. Нас, настоящих поселенцев Сонного мира, очень много, и все мы разные – но никто, никто из нас не пытался ловить человеческих детей на троллейбус. Прости, ничем не могу тебе помочь.