Троица - [55]

Июля 17-го дня

Свели мы нынче Шуйского с царства. Случилось же это вот как. Поехал я утром к Девичьему монастырю, Настёнку на коне покатать. Встретились мы в условленном месте, посадил я ее перед собою, и поехали мы потихоньку вдоль речки. Так мы с ней хорошо ехали, только она всё упасть боялась, за руки меня хватала и конем править мешала.

Доехали мы до Арбатских ворот, смотрю я: стоит толпа дворян и детей боярских, шумят, совещаются. А посреди толпы Захар Ляпунов влез на пень, ручищами машет и громче всех орет.

Настёнка спрашивает:

— Что это тут за народное собрание?

Я ей отвечаю:

— Это, Настасья, служилые люди советуются. Опять, небось, царя Василия низлагают. Надо бы и мне послушать. Да только мне неловко в таком виде им показываться. Дай-ка я тебя назад отвезу.

— Ну вот еще, — говорит она. — Я тоже любопытствую, как будут царя низлагать. Я и Расстригина низложения не видала, потому что маленькая была. Что же мне, и это не поглядеть? Я здесь за деревом притаюсь и послушаю.

Не стал я с ней спорить, ссадил с коня, а сам подъехал к советующимся. Они меня сначала прогнать хотели, но Захар Ляпунов им не позволил.

— Это, — говорит, — Данилка Вельяминов, свой человек. Он у Григорья Волуева служит, и сам Филарет Никитич ему доверяет, и Аврамий Палицын.

Стали они дальше спорить. Одни говорили, что надобно Шуйского немедля свести, а там видно будет. Другие же им возражали, говоря, что следует сперва с цариковыми людьми условиться, которые в Коломенском стоят, чтобы и они своего вора отставили. Тогда-де все русские люди станут заодно, и можно будет нового царя сообща избрать, и даже полякам отпор дать, и на Владислава ихнего наплевать.

Решили отправить гонцов в Коломенское, и выбрали троих детей боярских, а меня четвертым. И мы тотчас отправились в путь. Настёнка мне из-за дерева платком помахала. А Захар Ляпунов нам вслед крикнул:

— Встретимся на Пожаре у Лобного места!

Миновали мы Китай-город, по мосту переехали в Заречье, и оттуда Серпуховскими воротами к Даниловскому монастырю направились. Кругом монастыря цариковы люди бродили. Вот мы им и говорим:

— Бегите-ка в свой табор да скажите своим боярам и дворянам, пусть пришлют преговорщиков.

— А вы кто? — они спрашивают.

— Мы, — говорим, — выборные от московских служилых людей.

Недолго мы прождали, и вот приезжают переговорщики от цариковых бояр: от князя Трубецкого, от Сапеги и от атамана Заруцкого. Сказали мы им, что задумали Шуйского свести. Они же меж собой переглянулись и ответили:

— Бог в помощь! Давно пора.

— Только надобно, чтобы и вы своего царика связали и к нам в Москву привели. И тогда мы все купно соберемся и решим, кому быть царем.

— Это можно, — сказали они. — Что нам до царика? Нам он давно опостылел. На кол его посадить, и всего делов.

— А вы поклянитесь, что не обманете.

— Зачем нам вас обманывать? Ступайте, вяжите своего Василия, а мы завтра же своего Димитрия повяжем.

Поехали мы обратно в город, нашли Захара с товарищами у Лобного места и всё им рассказали. И тотчас же Захар повел нас в Кремль, в палаты царские. Хотел и я с ним к царю пролезть, но не сумел: слишком много было охотников, отпихнули меня. Пришлось вместе с прочими, кто в палатах не поместился, у крыльца ждать.

А стрельцы, что крыльцо охраняли, нисколько нам не препятствовали, а только спросили:

— Что, православные, хотите царя-батюшку с престола свести? Ну, туда ему и дорога. До чего Россию довел, подлец!

В скором времени выходит Захар Ляпунов, усы дыбом, глаза горят, взмок весь, кулачищами машет.

— Не слазит, собака, сопротивляется! Я ему говорю: Василий Иванович! Люди московские тебе челом бьют. Ты на царство сел не по праву, избран не всенародно. Через то и нет счастья царству твоему. Видишь сам, что делается: вся земля разорена, кровь льется, враги одолевают. Как твои братья пойдут на войну, так всякий раз со срамом возвращаются, а войско разбегается. Защитника нашего и спасителя, Михайла Скопина, вы отравой окормили. Положи посох свой, сойди с царства! А мы уж о себе сами порадеем. Так и сказал, без увертки и прямо, посовести. А он как вскочит, как ножками затопает! Нож даже выхватил, на меня замахнулся. Ах ты, кричит, сукин сын, выблядок! Как ты мне смеешь такое говорить, когда мне бояре этого не говорят? Я ему отвечаю: Василий Иванович! Убери ножик! И не тронь меня, а то я тебя как вот этой рукой возьму, так в прах и изотру! Кулак ему показал, он и обмяк. Ну ладно, думаю, государь! Будут тебе бояре! Пойдем, братцы, объявим народу! Велите в колокола звонить! Айда на Лобное место! Тащите бояр, патриарха, попов, дьяков, всех!

Разбежались мы по городу народ созывать. Я первым делом на Троицкое подворье кинулся, кликнул старца Аврамия и всю братию. Аврамий велел бить в колокола, а меня послал за Филаретом. Но Филарета уже и без меня нашли и на Пожар привели; также и Василья Голицына, и Ивана Воротынского, и Федора Мстиславского, и прочих бояр, и патриарха со всем священным собором.

На Пожаре народу тьма, не протолкнуться, а со всех сторон еще люди бегут. От колокольного звона речей не слыхать. Вот смотрю я: народ подвинулся к Водяным воротам. Видно, решили, что на Пожаре всем не поместиться, и вздумали в поле идти к Данилову монастырю — там места поболее.