Трофейщик - [9]

— Трофейщик, что ли?

— Как?

— Ну, знаете, Иван Давидович, ходят по лесу, раскапывают старые окопы, оружие гнилое домой тащат, на стенки вешают. Маньяки. Этот, приятель твой, тоже, что ли, копает?

— Нет вроде. Ничего мне не говорил. Вряд ли. Да нет, конечно, я бы знал.

Коля молча смотрел на дорогу. Ваня тоже замолчал, снова ощутив тяжелый осадок в сердце. «Похмелье это все и недосып. Сейчас нужно будет водки грамм сто холодной, поесть как следует, и все пройдет. Скорей бы уж».

— Ну, спасибо вам, — сказал Коля, остановив машину возле Ваниного дома. — Извините за беспокойство.

— Да ничего, Коля. Ерунда. Слушай, кстати, мне тут нужно будет вещи кое-какие от жены перевезти. Не поможешь на недельке?

— Договоримся.

— А как тебя найти?

— Я вам сам завтра позвоню, скажете, когда понадоблюсь.

— О’кей.

Ваня вошел в свою квартиру и сразу услышал звук работающего телевизора. «Моя смерть едет в черной машине с голубым огоньком», — пел проникновенным чувственным голосом певец в очках.

— Ваня, ты? — раздался из гостиной голос Юрани.

— А кто еще? — Иван Давидович снял плащ, потянулся к вешалке и увидел на одном из крючков кожаный, потертый, с виду совершенно древний планшет. «Что за черт? Это еще откуда?» — изумился Ваня. Сняв планшет с вешалки, он прошел с ним в комнату.

Вчерашние гости были уже в полной боевой готовности — на столе стояло несколько бутылок пива, коньяк, лежали пакеты с чипсами и остатки вчерашней буженины.

Маленький, худой, как булавка, музыкант Гена не обратил на появление хозяина никакого внимания, не в силах оторваться от экрана телевизора. Теперь на экране артист Толоконников говорил артисту Евстигнееву, что «в настоящий момент каждый имеет свое право», а Гена согласно кивал головой, запустив одну руку в длинные жидкие волосы, во второй держа зажженную сигарету, наполовину уже истлевшую, с согнувшимся цилиндриком белесого пепла, который Гена постоянно забывал стряхивать в пепельницу. Штаны его, подлокотники кресла и пол вокруг были уже густо припорошены. «Давно сидит», — отметил Ваня, печально предчувствуя грядущую уборку.

— Это не ваше, господа? — спросил Иван Давидович, протягивая планшет.

— Дай-ка посмотреть. — Юраня взял планшет в руки и стал крутить его перед глазами. Толстые пальцы, поросшие рыжими волосками, гладили кожу, он ковырял ее обломанными грязными ногтями, поднес к носу, понюхал и зажмурился. — Сильная вещь. Настоящая. Нет, не моя. — Он бросил Планшет на стол, чуть не сбив посуду и бутылки.

Юраня вообще всегда приносил домам, в которых появлялся, определенный ущерб. Стулья разваливались под его бочкообразным, тянущим к центнеру телом, толстыми руками он задевал вазы, статуэтки и прочие предметы роскоши, заботливо расставленные хозяевами на полочках и тумбочках. Его тяжелое драповое пальто постоянно срывалось с вешалки, чудесным образом увлекая за собой всю остальную одежду. Закручивая в ванной кран, он срывал резьбу, а закрывая окна, ломал шпингалеты. При встрече он всегда заключал приятелей в объятия, рискуя случайно придушить их, и троекратно целовал в губы, царапая их лица жесткой рыжей бородой. Пил же по тщательно составленному собственному графику — всегда прикидывая сроки сдачи заказов, которые лились к нему непрерывным потоком от издательств, рекламных агентств, магазинов и частных лиц, точно рассчитывал свои силы и время и отмечал в календаре красные дни. В эти Юранины праздники искать его дома было бесполезно — либо он у кого-то гостевал, либо похмельный лежал на диване, отключив телефон и никому не открывая дверь.

— Это Лешкин, наверное, — не поворачивая головы сказал Гена. — Он ведь был здесь вчера? Юраня, был?

— Был, был. Пьяный уехал в Катькой. А что ты волнуешься, Вань? Приедет, заберет.

— Ладно, давай наливай, — ответил Иван Давидович.

Выпив большую рюмку коньяку, Ваня, против ожидания, не расслабился. Сосущее беспокойство продолжало шевелиться внутри, мешало сосредоточиться, и он слушал монологи Юрани вполуха, не улавливая до конца их смысла, что, впрочем, Юраню нисколько не беспокоило — он пребывал в своем любимом состоянии полной релаксации, и реакция объекта, к которому он в таком состоянии обращался, его совершенно не беспокоила.

— Я бы вообще запретил производить эти штуки серийно. Только в единичных экземплярах. И чтобы работали с ними только добровольцы, полностью изолированные от общества. И под строжайшим контролем.

— Это ты о чем? — включился Ваня.

— О чем? О компьютерах. Это же интеллектуальная диверсия Японии против всего человечества. Они уже разложили полностью Америку, теперь эта зараза и к нам проникла. Я у своего Митьки «Тэтрис» отобрал, разломал на его глазах и в ведро выкинул. Телескоп купил ему — пусть на звезды смотрит, пока их еще с Земли видать. Скоро уж не увидишь — все смогом затянет, к едрене фене.

— Да, а амёриканцы-то ведь уже двинулись, — сказал Гена. — Одни эти Барби чего стоят. Это же ужас какой-то. Я, как художник, говорю. Вот недавно купил я в магазине эту Барби и еще Кена — дружка как бы ее. Собрались все братки с детьми, винца взяли, поехали в Солнечное, и детишки наши эту парочку и похоронили там торжественно в лесочке. Я все на видео снял, целый фильм получился — «Похороны Барби». Очень веселый фильм.