Трофеи Пойнтона - [24]

— Да, порядочно. Но все равно — дом не узнать. — От его обескураженного, опрокинутого лица Фледино сострадание только усилилось, заставив позабыть об улыбке, напрашивавшейся при виде столь откровенного портрета простофили. — Зато здесь кругом одни старые знакомые, верно? Всё сплошь вещи, которые следовало бы оставить на месте. И что же, так во всем доме?

— Во всем, — сказала Фледа без обиняков. Ей сразу представилась ее прелестная комната.

— Никогда не думал, что я так к этим вещам привязан. Они ведь ужасно ценные, да?

Что-то в манере Оуэна было для нее загадкой; она заметила, что к ней возвращается непрошеное волнение, которое он пробудил в ней в тот ошеломительный день их последней встречи, и она поспешила напомнить себе, что ныне, когда она уже начеку, было бы непростительно вновь поддаться настигшему ее тогда страху — и тем самым признать страх небеспричинным.

— Maman полагает, что мне до них и дела не было, но, уверяю вас, я ужасно гордился. Честное слово, мисс Ветч!

В его жалкой растерянности была одна престранная особенность: он словно желал убедить ее — и заодно уверить себя, что она искренне считает его вправе воспринимать все случившееся как тяжкую обиду. На это она могла только воскликнуть, почти так же растерянно, как он сам:

— Ну конечно же, вы ценили их! Все это так мучительно. Я немедленно дам знать вашей матушке, — вновь объявила она, — о чем и как я говорила с вами. — За эту мысль она цеплялась как за свидетельство своей безупречной честности.

— И скажете, как, по-вашему, ей надлежит поступить? — подхватил он, немного оживившись.

— Как ей следует поступить?..

— Да разве, по-вашему… разве не следует ей все отдать?

— Все отдать? — Фледа снова замялась.

— Отослать обратно… чтобы все было тихо-мирно. — Ей не пришло в голову предложить ему сесть здесь, среди монументов его обиды, и он, все больше распаляясь и неуклюже суетясь, топтался по комнате, заложив руки в карманы и как бы отчасти возвращая себе статус владельца — по мере того, как излагал свою позицию. — Еще раз все упаковать и отослать обратно, коли она управляется с этим так ловко. Просто бесподобно! — Он пригляделся повнимательнее к двум-трем ценным вещицам. — Умеешь выигрывать, умей и проигрывать!..

Он сам рассмеялся своей шутке, но Фледа сохраняла серьезность.

— Это вы и приехали ей сказать?

— Не совсем в таких выражениях. Но я действительно приехал сказать. — Он запнулся, потом выпалил: — Приехал сказать, что она должна безотлагательно вернуть нам вещи!

— И вы полагали, что ваша матушка примет вас?

— Я не был уверен, но считал, что попытаться все-таки нужно… поговорить с ней по-хорошему, что ли, вы понимаете? Если бы она сама не пожелала меня принять, пусть бы тогда пеняла на себя. Единственным другим решением было бы напустить на нее законников.

— Я рада, что вы на это не пошли.

— Да мне самому этого меньше всего хочется! — чистосердечно признался Оуэн. — Но что прикажете делать, если она не желает спокойно поговорить?

— Что вы под этим разумеете — «поговорить»? — с улыбкой спросила Фледа.

— Как! Дать мне возможность перечислить дюжину предметов, которыми она будет владеть по праву.

Представить себе, чем закончились бы такие переговоры, Фледа, после секундного раздумья, не стала и пытаться.

— Итак, если она не согласится?.. — допытывалась она.

— Я предоставлю решать все моему поверенному. Уж он-то ей спуску не даст — нет, шалишь, я его хорошо знаю!

— Какой ужас! — сказала Фледа, горестно взглянув на него.

— Просто свинство!

Удивительное отсутствие логики и в то же время небывалая настойчивость ее насторожили; и, по-прежнему глядя ему прямо в глаза, она подумала, задать ли ему вопрос, из всего этого явно вытекающий. Наконец вопрос был задан:

— Что, Мона очень сердита?

— О Господи, да!

От нее не укрылось, что, не затронь она эту тему, он не заговорил бы о Моне. Без успеха выждав, не скажет ли он еще что-то, она стала спрашивать сама:

— Она снова туда ездила? Видела, что стало с домом?

— О Господи, да!

Фледе неприятно было делать вид, будто она не обратила внимания на лаконичность ответов, но это само по себе настолько ее поразило, что желание знать больше стало неодолимым. Строить догадки она могла, основываясь исключительно на собственной сообразительности, ибо искусством многозначительного намека Оуэн решительно не владел. Да разве не вывела она уже общее правило разговора с ним — говорить за него то, что сам он высказать не способен? Она лишний раз убедилась в истинности этого вывода, когда поинтересовалась, сильно ли Мона раздражена поступком миссис Герет. Он с готовностью это подтвердил — он как раз стоял перед камином спиной к огню, расставив свои длинные ноги и весьма энергично встряхивая перчатки в сложенных за спиной руках:

— Она вне себя. Если откровенно, она ни за что с этим не смирится. Вы же понимаете — она видела дом, когда все вещи были на месте.

— И теперь ей их, конечно, не хватает.

— Не хватает — еще как! Она прикипела к ним всей душой.

Фледа хорошо помнила, сколько «души» было в поведении Моны, и подумала, что, если для объяснения с матерью он приготовил какой-нибудь подобный довод, то, пожалуй, лучше, чтобы он вовсе не показывался ей на глаза. Это было еще не все, что ей хотелось знать, но, как она по наитию поняла, все, что ей было нужно.