Трое в подводной лодке, не считая собаки - [37]

Монаха финт с работниками не очень вдохновил. Вообще-то было принято приглашать мастера, как правило, со своей артелью, который делал всё, с начала до конца. Такое вот разделение труда ему встретилось впервые. Сашка ему популярно объяснил, что настоящий художник краски не растирает, и механик — это не плотник. Вообще-то в исходном состоянии фраза звучала, как «шеф-повар картошку не чистит», но Саша переиначил её к требованиям текущего момента. А сам он подумал, что надо каким-то образом сколачивать свою артель. Каждый раз работать с чужими мастерами — не есть гут, во-вторых, ему будут нужны мастера, заточенные именно на его работу, в-третьих… и в-четвёртых. Одиночке вообще в этом жестоком мире выжить крайне трудно. За крестьянином стоит мир, за работником — артель. Оступиться не дадут, но и выбиться в люди — тоже. Инструмент, опять же, в одиночку весь не собрать. Но как подобраться к решению этой проблемы он пока не знал.

Артель приехала через двое суток, целым обозом, на шести телегах. Эпическая картина, достойная кисти передвижников. Прибыли собственно мастер, пятеро подмастерьев, пятеро учеников, кучера, инструмент и расходные материалы. Инструмент, как мысленно определил Сашка, привезли весь, что имелся в распоряжении артели. Немедля эта орава оккупировала сенной сарай. Отец Онуфрий представил Сашку мастеру Трифону, и велел тому исполнять всё, что приказано будет.

Саня велел приготовить четыре дубовые плахи, а мастера спросил:

— Циркуль и линейка есть?

— А что есть тако циркуль? — переспросил Трифон.

— Круги чертить инструмент такой, — ответил Саша.

— А, так то разножка. Есть, а то как же.

Если бы он сейчас сказал «А нам не нать, у нас и так глаз пристрелямши!», Саша бы взорвался. Но тут, похоже, был другой коленкор.

Саша на досках стал размечать будущие детали шестерёнок. Трифон от него не отходил и внимательно смотрел, потом спросил:

— И долго этому ты учился?

— Десять лет в школе, пять лет в университете.

— Это что за учёба такая? Страсть одна.

Рядом толокся отец Онуфрий, который тоже удивился.

— Гдеж это видано, чтоб вот так вот… И чему же там учат?

— Механике и учат, — отрезал Саша, не желая вдаваться в подробности.

Весь следующий день Сашка чертил детали, потом проверял и перепроверял. Вроде всё было верно. Карандаш исчезал прямо на глазах. Подмастерья успели за это время смотаться в соседнюю деревню и огрести от местных. Отец Онуфрий упылил по своим делам, а Трифон от Сашки не отставал. Всё переспрашивал, отчего так, а отчего этак.

— Если тебе скучно и поговорить не о чём, так иди поспи, — сказал ему Шубин, — а если учиться собираешься, так и скажи. Начинать надо с совсем другого.

— Я уразуметь хочу, отчего ты так делаешь, а не иначе.

Сашка ответил:

— Учёба денег стоит, знаешь об этом?

— Атож!

— Так что думай, что мне сможешь предложить.

Пришлось по ходу рисования объяснять, почему он именно так располагает разметку. Вся эта многоходовая задумка была в том, чтобы волокна древесины по возможности шли радиально. Сашка собирался применить первый в этом мире способ продольно-поперечного склеивания древесины, прообраз будущей фанеры. Хотя сами слои были пока по полдюйма толщиной. Подобные объяснения сильно тормозили работу, но, по крайней мере, потом не пришлось бы объяснять мастеру, почему вот эту плашку нужно при склеивании повернуть на тридцать градусов. А также откуда они берутся, эти тридцать, шестьдесят и сорок пять, и что такое градус вообще.

Наконец он всё закончил и отдал Трофиму.

— Вот это вырезать и склеить.

Потом пошло быстрее. Бригада взялась за свою непосредственную работу. Пока они работали, Сашка смотрел. Работники были классом повыше Ерофея, причём значительно. Трофим дрючил подмастерьев немилосердно, не пропуская ни малейшего огреха. Саша бы, по все вероятности, согласился бы с некоторой долей допустимых отклонений, шестерням работать год, от силы — полтора, до следующего ремонта. Но Трифон был неумолим. Тут уже Шубину пришлось чесать затылок, потому что перфекционизма такого накала он не видел даже у Славки. Когда шестерни склеили, пропитали воско-скипидарной смесью и отшлифовали, казалось, что они целиком отлиты из материала, лишь по недоразумению называющимся деревом.

Пока Саня занимался ремонтом, отец Онуфрий мотался по своим делам, изредка пробегая мимо мельницы и интересуясь ходом работ. Реально, монах не знал покоя ни днём, ни ночью. В один из таких приездов, Сашка спросил у него, что стряслось, отчего на нём лица нет. Брат келарь протянул Сашке лист бумаги. Писано было полууставом, так что Саня вернул бумагу келарю и сказал:

— Я в этих кракозябрах не понимаю. Прочти сам.

— Обобрали лихие люди дом дьячка в Семёновском. Совсем страх божий потеряли. Дьячок пишет: «пограбили пожитки всякие и письма все, которые в бытность мою в приходе и расходе были, записные книги в отпуск столовых припасов и денег в обитель, что отпущено было, и приёме того посланного запасов и денег из обители ответственные, пограбили всё без остатку».

А экспроприировали церковных пожитков немало: образ Воскресения Христова, оклад серебряный, вызолочен, цена 5 рублёв; образ Пресвятой Богородицы Владимирской, оклад серебряный, вызолочен, цена 7 рублёв; образ Пресвятой Богородицы Одигитрии — оклад серебряный, вызолочен, подниз с жемчугом, цена 8 рублёв. Хлеба, ржи 2 четверти — цена 4 рубля, ячменя 7 четвертей — цена 10 рублёв 16 алтын 4 деньги, муки пшеничной осьмина — цена 1 рубль 16 алтын 4 деньги.