Трое в одном морге, не считая собаки - [4]

Приехала подруга — Анат бат Ицхак — говорят, в предыдущей алие менять фамилию на отчество считалось хорошим тоном. В принципе, обычная советская баба, но уже с легким акцентом и прочими намеками на заграничный шарм. Впрочем, к летающим тараканам она все еще относится плохо — когда в момент опознания на Анат спикировал племенной рыжий экземпляр, она шлепнулась в обморок. А когда очнулась, наотрез отказалась признать в трупе свою подругу Киру.

Начальник мягко настаивал, отпаивал пивом, очень уж ему хотелось снять стресс и вернуть Ицхаковне память. Первое ему вполне удалось, Анат выпила, закурила, пококетничала с шефом, посетовала на одиночество. Но и только.

— Слава Богу, это не Кирка, — сказала она. — Кирка ведь красавица. Как такая красивая женщина может бесследно исчезнуть в такой маленькой стране?

— Найдется, — потускнел шеф. — «Сопровождает» кого-нибудь. Россия ведь валюту не меняет.

Мне же шеф объяснил, что туристку эту теперь никто не найдет. Наверняка она «залегла» в массажном кабинете.

Потом шеф подвез меня прямо к дому убийцы, а я шел по лестнице и пытался вспомнить о теще что-нибудь хорошее, чтобы избежать искушения совершить за нее чистосердечное признание.

Перед дверью я вспомнил, что когда меня после исключения из университета забрили в армию, именно теща сама запекла мне в пирожок перочинный ножичек с открывашкой для консервов. А у остальных ножи и открывашки отобрали. И всю бесконечную дорогу до Термеза я имел долю с каждой открываемой банки. И это воспоминание укрепило мой слабый мятущийся дух. Мой бедный дух, оторвавшийся от ветки родимой и еще не пустивший корни на родимой же земле. Совершенно одичавший в предотъездной мышиной возне, продолжающейся и после приезда. И слегка озадаченный сегодняшней супружеской изменой… Какая, однако, женщина! Нет, такое чувство «постели» должно быть врожденным, как талант. Но это я не от пошлости — просто приятно вспомнить.

* * *

За последние несколько дней я стал столь популярен среди местных олим, что другой бы на моем месте уже вовсю баллотировался в муниципалитет. Но я ограничил свои амбиции Маришиной спальней, хотя это и могло повлиять на голоса избирателей.

Мне так надоело отвечать на одни и те же вопросы о ходе следствия, а главное — выслушивать советы бывших соотечественников, что я позвонил во все русские газеты и пригласил на пресс-конференцию.

Никакой благодарности за рекламу производственной деятельности я от шефа не получил. Напротив, корреспонденты произвели на него, по-моему, гораздо большее впечатление, чем труп. В лучших традициях русских городовых, он разогнал эти ошметки еврейской интеллигенции и сообщил мне, что я «кцат куку[13]». Самое гнусное, что невозможно понять, то ли это дружеский упрек и на него следует улыбнуться, то ли оскорбление, за которое пристало дать в морду. По смыслу-то это вроде как «чудак», а вот подразумевается ли, что на букву м…, я понять так и не смог.

Вместо пресс-конференции меня послали от греха подальше к Ицхаковне, которая домогалась у шефа — что делать с вещами исчезнувшей? Но от греха подальше не получилось. Родные советские старушки у подъезда поняли все гораздо раньше меня и проводили сообщническими взглядами.

Вещи занимали половину, а то и треть большого чемодана. Под ироничным взглядом Анат я ковырялся во всем этом женском балаганчике, изредка, чтоб не скучно было, вставляя реплики в стиле Шерлока Холмса:

— Похоже, у вашей подруги были длинные черные волосы, — это после разглядывания расчески.

Когда, рассматривая лифчик, я глубокомысленно сообщил:

— Похоже, ваша подруга была комсомолкой с 1975 года? — Анат сообразила, что ее присутствие здесь вовсе не обязательно и пошла выбрасывать мусор.

Я решил, что по Фрейду это следует рассматривать, как проявление российской ментальности и пожалел, что не могу восхитить своими психологическими познаниями шефа. Впрочем, я бы все равно не смог объяснить этому чурке, почему на российской фене стража порядка величают «мусором».

Вернулась Анат в тот момент, когда из очередного лифчика выпал орден «Красной Звезды» и зазвенел, шмякнувшись на общеизраильский каменный пол.

Орден был новенький, значит, почти наверняка, «афганский». Такой же, как у меня.

Ясно, что шалава везла его на продажу, да видно они тут не в цене оказались.

Оно и к лучшему. А то теща намекала мне, что советским орденам здесь место в коллекции устроенных людей.

Я обернулся к Анат, ожидая комментариев. Но она была вся в каком-то письме. Им же пришлось заняться и мне. В смысле, письма из ее дрожащей руки я не взял, а пообещал поверить на слово. Потом заметил, что письмо на русском и с удовольствием изменил свое решение.

Какие-то придурки, пацаны наверное, подписавшиеся «Совет по Чистоте и Вере» печатными буквами, с массой ошибок, сообщали Анат, что она — нехорошая женщина, занялась преступным бизнесом по поставке русских христианок в еврейские бордели. Тем самым она оскверняет Святую землю и подрывает нравственность народа. И вообще, как палестинский агент, она приговаривается к смертной казни, которая, с Б-жьей помощью, за ними не заржавеет.