Трое в новых костюмах - [15]

— Ты, Герберт, просто удивишься, когда узнаешь, — жирно улыбаясь, произнес Артур. — Теперь положение другое, не то что тогда, когда ты уходил в армию. Совсем даже не то.

— Многие из тех, кто вместе с тобой пришли из армии, Герберт, — продолжал отец, — сейчас воображают, будто стоит им только потребовать себе то да се — хорошие дома, чистую легкую работу, большие оплаченные отпуска, и так далее, — и им, пожалуйста, все подадут на тарелочке. Но через годок-другой они уже будут голову ломать, куда бы половчей эмигрировать, и уже не до жиру им будет спрашивать, чистая ли их там ждет работа, будут ли оплаченные отпуска. Надо только видеть жизнь как она есть, и тогда все глупости, что теперь болтают, глупостями и объявятся. Но ты можешь не беспокоиться, Герберт. Мы об тебе позаботились, как и об самих себе, — а как же иначе, это не в заслугу нам я говорю, — и ты теперь будешь прочно стоять на земле, а пройдет время, и земля эта станет твоей собственностью. Вот так-то. И довольно об этом.

Действительно, сказанного было довольно, и с избытком. Чувства облегчения и причастности у Герберта опять как не бывало. Он снова почувствовал себя среди своих родных посторонним. Не говоря о двоих живых, вместе с ним надевших новые костюмы, было еще не меньше полусотни погибших и похороненных в пустыне, во Франции, в Германии, которые были ему гораздо ближе, чем эти, его домашние. Вспомнились разговоры: «Говорю тебе, браток, после войны все переменится». — «Прямо, выкуси-ка, как было, так все и останется!» — «А ты что скажешь, капрал?» Что тут скажешь? Что прочно стоишь ногами на земле? Интересно, на какой земле? Может быть, на одном из могильных холмиков обочь автомобильного тракта, где песок под ногами того гляди осыплется и обнажит указующий костяной палец или пристально зияющую глазницу?

— Ты что, Герберт? — спросила мать. — Плохо себя чувствуешь?

— Да нет… мне… — Он поспешно поднялся. — Я, пожалуй, выйду на воздух, подышу немного.

— Переел парень, а? — сказал ему вслед Артур. — Отвык, поди, от такого изобилия? Не можешь переварить?

— Не могу переварить.

Ночь была тихая, льдистая, необъятная, в вышине слабо мерцали звезды. Ночь ничего не говорила Герберту. Один человек — ничто перед этой стылой равнодушной бездной. Чтобы не дрогнуть сердцем, глядя в лицо ночи, надо шагать в рядах с другими, со многими, имея перед собой общую цель, двигаясь, пусть и в молчании, но чувствуя локоть соседа и ясно понимая задачу. А он сейчас был один. И, дав себе приказ молчать, не выражать своих настоящих чувств, чтобы вечер закончился так, как хотят они, Герберт вернулся в дом…

4

Эдди Моулд, здоровяк в коричневом костюме. Он проснулся утром, как в тумане, после всего выпитого накануне пива, недоумевая, где находится. Ему где только не приходилось ночевать — в палатках, на пароходах, в казармах, на дне окопов. А вот сейчас он, оказывается, у себя дома, в собственной постели. И притом один. Он стал размышлять об этом — Эдди Моулд был тугодум и к каждой неприятной мысли возвращался по нескольку раз. Он прибыл из армии, а его домик пуст — жены Нелли на месте не оказалось. Отправленная им телеграмма — это сержант его надоумил, сам-то Эдди к телеграммам не приучен — лежала нераспечатанная. И никакой записки от Нелли, она, может, и не знала, что он так скоро вернется. С другой стороны, по остаткам продуктов, которых ему хватило, чтобы худо-бедно сварганить себе ужин, было ясно, что она отсутствует всего день или, самое большее, два.

Два обстоятельства вчера вечером выбили его из колеи. Во-первых, пустой дом и отсутствие жены. Ничего себе: солдат вернулся домой. Сколько раз он об этом мечтал, а получилось — ничего похожего. А второе — фотография, увеличенный снимок их малютки, такую же, но маленькую карточку он таскал в кармане. Пока его не было, девочка умерла. И там-то узнать об этом было для него большим потрясением, а тут, в пустом доме, где ей бы бегать и топать ножками, оказалось еще горше, хоть он вроде бы и знал уже. Он долго разглядывал фотографию и совсем расстроился. А потом пошел к соседу Берту Россу, с которым вместе работали на карьере, он и сейчас там работал, и они вместе отправились в «Руно» и приняли по нескольку кружек.

И вот — утро, и надо самому себе готовить завтрак, а это несправедливо, когда человек только что вернулся из армии. А дома оказалось вовсе не так прибрано, как бывало прежде, хотя Нелли и прикупила кое-что в хозяйство, две вазы, часы на стенку и новенький радиоприемничек, который Эдди впервые видит, должно быть, немало денег на это ушло из ее аттестата, если она, конечно, не получила наследства, у Нелли родня с деньгами, мог кто-нибудь оставить ей, они всегда считали, что она вышла ниже себя, за простого рабочего в каменоломне.

Поджарив остатки бекона с остатком хлеба и выпив крепкого чаю, правда, без сахара, Эдди вышел за порог покурить. Утро было погожее, и деревня выглядела вполне ничего, живописно. Их домик, вместе с тремя другими, стоял в дальнем конце Главной улицы. Через неделю, сказал Берт Росс, Эдди сможет приступить к работе в карьере, мистер Уотсон подал на него заявку через Биржу труда, и теперь все уже в порядке. Надо будет сходить попозже, поговорить с самим мистером Уотсоном. А пока Эдди стоял у себя на пороге, одетый в новый шикарный костюм коричневого цвета, костюм — что надо, только самую малость тесен в плечах, покуривал и мирно смотрел вдоль улицы.