Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо - [54]

Снова пошел холодный моросящий дождь. Барретт шел медленно, мучительно взбираясь по склону, каждый раз слабо постанывая, когда приходилось опираться на костыль.

Очень грустно было видеть, как погас огонь в глазах Латимера, когда Ханн сказал, что не знаком с его дочерью. Большую часть времени узники лагеря «Хауксбилль» старались не говорить о своих семьях. Они предпочитали — и это было мудро с их стороны — подавлять в себе эти мучительные воспоминания. Думать о своих близких — все равно что испытывать боль ампутации, горькую и неизлечимую. Но прибытие новеньких обычно беспокоило старые раны. Ссыльные не получали никаких известий о родных, да и не могли получить их, так как связь с миром там, наверху, была односторонней.

Невозможно было попросить фотографии близких, заказать нужные лекарства или оборудование, получить определенную книгу или желанную видеокассету.

Власти Верховного Фронта совершенно бездумно и непредсказуемо время от времени посылали в лагерь предметы, которые могли бы быть полезны его обитателям — чтиво, медикаменты, техническую аппаратуру, продукты питания.

Но их выбор всегда был случайным, странным, обезличенным. Иногда они поражали своей щедростью — как, например, тогда, когда переслали ящик бургундского или целую коробку видеосенсорных бобин, или станцию для зарядки аккумуляторов. Такие дары обычно означали, что в политической обстановке там, наверху, наступали кратковременные оттепели, а это, как правило, вызывало желание, правда, быстро пропадавшее, быть добренькими к ребятам из лагеря «Хауксбилль».

Но в отношении пересылки информации о родственниках политика никогда не изменялась, так же как и в отношении современных газет и журналов.

Отменное вино — да. Объемное фото дочери, которую уже никогда нельзя будет обнять, — нет.

Властям Фронта было совершенно неизвестно, существует ли еще лагерь «Хауксбилль». Какая-нибудь эпидемия могла скосить там всех еще десять лет тому назад. Они не были даже уверены в том, удалось ли хоть одному из изгнанников пережить путешествие в прошлое целым и невредимым. Опыты Хауксбилля показали, что путешествие в прошлое менее чем на три года фатальным не было. Производить эксперимент с большим сроком засылки в прошлое они не решились. А каково перенестись назад на миллиард лет? Этого со всей определенностью не знал и сам Эдмонд Хауксбилль.

Вот они и отправляли узникам посылки исходя из непроверенного допущения, что лагерь существует и есть кому эти посылки принять.

Правительство главным образом интересовалось действительностью, тщательно разыскивая тех, кого затем обрекало на вечное отчуждение от общества. И все же, каким бы оно ни было, правительство внешне не было злонамеренным.

Барретт давным-давно узнал, что кроме кровавых репрессии и тирании могут быть и другие виды тоталитаризма.

На вершине холма Барретт остановился, чтобы перевести дух. Для него, разумеется, этот чужой воздух не таил в себе никаких необычных запахов. Он наполнял им свои легкие, пока не почувствовал легкого головокружения. К этому времени дождь снова прекратился. С серого неба заструились тонкие полоски солнечного света, от которого засверкали и заискрились обнаженные скалы. Барретт на мгновение закрыл глаза, опершись на костыль, и увидел как бы на внутреннем экране своего сознания существ с множеством ног, выползающих из моря, и широкий мшистый ковер, покрывающий скалы, и не цветущие растения, разворачивающие и протягивающие к солнцу свои сероватые чешуйчатые ветви, и тусклые панцири тупорылых амфибий, лежащих на берегах, и тропическую жару каменноугольного периода, когда углекислый пояс накрыл всю планету, как плащом.

Все это было в далеком будущем. Динозавры. Небольшие суетливые млекопитающие. Питекантропы, охотящиеся с помощью ручных топоров в лесах Явы. Саргон, Ганнибал и Атилла. Орвиль Райт, Томас Эдисон и Эдмонд Хауксбилль. И, наконец, милостивое правительство, которое находило мысли некоторых людей столь ужасными, что единственно безопасным местом, где этих людей можно было оставить на произвол судьбы, оказалась скала у начала времен.

Правительство было слишком цивилизованным, чтобы казнить людей за подрывную деятельность, и слишком трусливым, чтобы позволить им оставаться живыми на свободе. Компромиссом оказалось погребение заживо в лагере «Хауксбилль». Миллиард лет, через которые не перепрыгнуть, были подходящим изолятором даже для наиболее разрушительных идей.

Слегка скорчившись и превозмогая боль, Барретт снова двинулся в путь к своей хижине. Он давно уже свыкся со своим изгнанием, но никак не мог примириться с увечьем. Он не был физически слабым человеком, и потому побаивался старости, так как боялся, что она повлечет за собой уменьшение сил. Но вот ему исполнилось шестьдесят, и годы не так уж сильно истощили его, хотя он, разумеется, и стал уже не тот, что прежде. Но он был бы еще сильней, если бы не этот нелепый несчастный случай, который мог произойти с ним в любом возрасте. Праздное желание найти способ снова очутиться в своем родном времени и быть свободным больше уже не захватывало его мысли.