Трое сыщиков, не считая женщины - [34]

— Все произошло настолько быстро, что я почти не успел его рассмотреть. Высокий и худой мужчина. Одет, как все работяги, в брюки и куртку. Сначала он бросил каску, потом скинул на ходу куртку. Что я еще могу сказать?

— Какого цвета у него волосы?

— Темные. Только не брюнет — шатен.

— Вы пишете стихи?

— Пишу.

— Часто?

— Редко.

— Кому-нибудь их показываете?

— Знакомым.

— В редакции их посылали?

— Нет.

— На что вы собирались потратить деньги, полученные за заказное убийство?

Алферов, опустив глаза, молчал. После паузы женщина задала следующий вопрос:

— Где вы были вчера ночью?

— Я не понимаю, к чему эти вопросы! — истошно закричал он. — Что вы хотите, чтобы я сказал?! К чему клоните?! Чего вы добиваетесь?!

С перекошенным от злости лицом Алферов принялся срывать с себя провода.

Плетнев и Щеткин хотели зайти к раненому вдвоем, однако врач не разрешил:

— Это только кажется, что присутствие лишнего человека не помешает. Даже если один из вас будет молчать, он все равно поневоле будет привлекать внимание генерала, а для него даже такой пустяк сейчас нагрузка, вдруг он перевозбудится. Я бы не хотел рисковать. Пускай один зайдет и задаст все вопросы или оставит часть на другой день.

— Лучше сразу узнай все, — сказал Петру Плетнев. Ему не терпелось начать разрабатывать свою «делянку», связанную с помещением на Новокузнецкой улице.

— Постараюсь, — ответил Щеткин.

За прошедшие сутки в состоянии Свентицкого произошел заметный прогресс. Он, правда, по-прежнему лежал на спине, однако появился здоровый блеск в глазах, придававший лицу несколько лукавое выражение, будто больной замыслил какой-то розыгрыш. Андрей Владиславович все время норовил пошевелить ногами и с ребяческой непосредственностью объяснил Щеткину: «Чтобы кровь не застоялась». Про руки и говорить нечего. Свентицкий сгибал их, разгибал, постоянно что-то перекладывал с одного места на другое. Врач строго-настрого предупредил, что, если генерал еще хоть раз дотронется до капельницы, ему привяжут руки ремнями к спинке кровати.

Приходу оперуполномоченного Андрей Владиславович явно обрадовался, ему хотелось разговаривать, общаться. Однако уже после первых вопросов Щеткина на лице генерал-лейтенанта появилось смущенное выражение. Он быстро почувствовал, что ничем не может помочь следствию. Несколько человек будут трудиться из-за его персоны, возможно, даже подвергать себя опасности, тратить время. Ему хотелось бы рассказать что-нибудь путное, облегчить им работу, но не получалось.

— Вы не комплексуйте, Андрей Владиславович, — успокоил его Щеткин. — Любые ваши слова полезны для следствия. Вам достаточно только систематизировать свои воспоминания, чтобы не шарахаться из стороны в сторону. Тогда все будет в порядке. Скажите, кто был первым из ваших проштрафившихся подчиненных, получившим большой срок наказания.

— Младший лейтенант Гайворонский. По-моему, пять лет лишения свободы.

— Какое преступление он совершил?

— Жестоко избил молодого солдата-срочника.

— Это была неожиданность или вы раньше замечали у лейтенанта садистские замашки?

— Полная неожиданность. Виктор был грубым, конечно, страшный матерщинник, только прежде рукам волю не давал. А тут будто с цепи сорвался. Так пацана отметелил, что бедняге пришлось и почку удалять, и селезенку оперировать, короче говоря, тот инвалидом остался.

— Что послужило причиной конфликта?

— Никто не знает. Сам Гайворонский утверждал, что на него затмение нашло.

Петр скептически хмыкнул:

— Глядишь, на свободе снова найдет?

— Медэкспертиза признала его вменяемым. Суд приговорил к пяти годам тюрьмы. По моим расчетам, уже должен выйти.

— Узнавали, чем он сейчас дышит? — осведомился Щеткин.

— Увы, нет. Не такой уж я слуга царю, отец солдатам, как следовало бы… — криво улыбнулся Свентицкий. — Мог бы поинтересоваться его судьбой, да вот не знаю о нем, нынешнем. Второй из сильно мною обиженных — некто Вертайло. Это более опасный тип. И хотя изрядно трусоват, но мужичок себе на уме. Если что где плохо лежит, мигом приберет к рукам. За ним не заржавеет.

— Иван Игнатьевич Юшин рассказывал, что недавно этот Вертайло приезжал в питомник «Красная звезда», какую-то провизию привозил. Не знаю, для собак или для людей.

— Так вы Юшина видели? — оживился Андрей Владиславович, и на его лице появилась улыбка. — Вот славный человек. Личность! Не винтик. Из тех, на ком земля держится. Он же зрение потерял! А раньше у полковника такая присказка была: когда человек не нравится, он сразу: «Глаза бы мои его не видели». Вот про Вертайло Иван Игнатьевич с первого дня появления прапорщика у нас так отзывался. Сразу его раскусил. А тот наглый тип, оружием торговал почем зря, патронами. Ну, попался в конце концов. До того обнаглел, что действовал практически в открытую, при свидетелях. В ногах потом валялся, умолял простить. Я — ни в какую. Веры у меня этому Вертайло ни на грош не было.

— Проверим его.

— Проверьте. Быстро убедитесь, что, в принципе, он трусоват. Но не большого ума человек. Легко попадает под чужое влияние. Поэтому если вокруг него оказались какие-нибудь бандюги, он запросто мог перенять их замашки. Он восприимчив ко всем у плохому.