Трое из сумы - [20]

Не знаю, как это было у остальных, но для меня после Малеевки самым актуальным стало разобраться: что делать с диссертацией? Вернее, тогда я сформулировал свой почти что гамлетовский вопрос так: быть ей или не быть?

Логика тогдашних размышлений была проста. Если защищаться, то дальнейшая дорога должна следовать в направлении вузовской кафедры. Потому что защищаться только ради того, чтобы подписываться под ста-тьёй или рецензией «кандидат филологических наук», смешно. Если написано плохо, то никакое звание не спасёт – читатель будет справедлив, сказав при этом: «Кандидат, а дурак». А если написано хорошо, то ка-кая разница: кандидат ты или нет?

Ответить положительно на вопрос, хочу ли я «приковать» себя к университетской кафедре, я не смог и сде-лал решительный шаг – прекратил работу над диссертацией.

А тут ещё, совпало, переезд в Москву. И вышло, что моя последующая жизнь превратилась в плетёную ко-сичку: днём – редакторские, издательские заботы, ночью – литературно-критическая, позже писательская работа.

Дальнейшие годы показали, что качание на весах «литературная критика – литературоведение» так или иначе проделывали многие из молодых критиков, начиная с Юры Селезнёва, и позже Коля Ма-шовец, Вадим Дементьев, Володя Куницын, Александр Панков, Саша Михай-лов, Сева Сахаров, тот же Игорь Шайтанов. Большинство кандидатские защитили. Но не все. Закончив аспирантуру, не стал защищаться Куницын, на долгие годы отложил диссертацию Машовец, потом всё же вернулся к ней.

Я, помню, полюбопытствовал у Коли:

– Зачем тебе звание? Ты главный редактор, ты пишущий…

Ответ Коли был прост:

– Знаешь, в нашей жизни никогда не знаешь, что будет завтра. Сегодня оно мне не надо, а вдруг когда при-годится!

– Ага, на всякий случай! Времени не жалко? Скоро имя Луначарского все напрочь забудут и вспоминать не станут. А ты силы на него тратишь… В старости сам плеваться будешь!

– Не уговаривай. Я так решил.

Практически завершил работу над докторской по Лермонтову Юра Селезнёв, стали докторами наук Шайта-нов, Сахаров, Панков.

Последнего сегодня уже нет в живых. Александр Панков оказался первым из семинаристов, кто рано поки-нул сей мир. Когда это произошло, мне показалось какой-то случайностью – он ведь был даже младше меня, ему тогда не исполнилось и 50-ти. Но к тому времени он уже несколько лет доктор филологических наук. Мы с ним по жизни практически не пересекались, а вот в издательстве «Знание» довелось. Там (так же как позже у меня) вышла его первая книжка «Проза-1976». Затем он станет автором ещё двух критических книг: «Веч-ное и злободневное», «Время и книги».

Первая моя критическая книжка («Проза – 1983») появилась, как я только что упомянул, в Москве в изда-тельстве «Знание». Вторая… В 1986 году в Приволжском Михаил Лобановкнижном издательстве по указанию Саратовского областного комитета КПСС было прекращено издание, доведённое до «чистых листов», и рассыпан набор книги «Верность небу. Документальное повествование о шестнадцатилетнем мальчишке, в грозные годы вой-ны ставшем военным пилотом, о лётчике, налетавшем 12 тысяч часов, о книгах, которые он написал для чи-тателя любопытного и молодого сердцем». Позже часть этой книги вошла в мой сборник «В 16 мальчишеских лет».

Так вот я входил в литературную критику. Как было принято, работал в разных жанрах: писал рецензии, об-зоры, статьи, предисловия к книгам, печатался в сборниках, в журналах и газетах. И все эти годы фактически беспрерывная редакторская работа. Позволю себе несколько эпизодов из жизни того времени. Я в журнале «Литература в школе». В один из дней раздаётся телефонный звонок от Селезнёва. Просит зайти – есть раз-говор. Встречаемся. У Юры просьба.

– Александр Михайлович, нужно помочь Лобанову. Последнее время сложилась ситуация, что Михаила Петровича нигде никто не желает печатать. Редакторы боятся. Ссылаются на то, что будто бы на-верху дали отмашку запретить его печатать. Ерунда! Просто празднуют труса. Я понимаю, «Литература в школе» – журнал не самый заметный. Но если появится какая-нибудь лобановская статья у вас, чем чёрт не шутит, подумают, что дана команда, разрешающая его публиковать. Как вы, попробуете?

– Надо подумать. Некоторые статьи его я, конечно, читал, хотя сказать, что пребываю от них в большом восторге, честно говоря, не могу. Однако это к теме не имеет отношения. Мой главный не шибко-то ориенти-руется в литературной ситуации. Отголоски шума, конечно, слышал, но не более того. Поэтому можно попы-таться. Вот только с чем я могу предложить Лобанову выступить у нас? Помогайте, я с Лобановым не знаком ни лично, ни по его тематическим пристрастиям.

– Вот и познакомитесь заодно. А написать он может о…

Думали-думали – придумали. Решили, что можно предложить опальному критику поразмышлять на тему Великой Отечественной войны в современной советской литературе. «Это вполне даже будет в русле его ин-тересов», – сказал довольный Селезнёв.

Я ничуть не соврал Юре, когда сказал, что не знаком с Лобановым. Хотя имя его было для меня знакомо. Так вышло, что несколько ранее я напечатал в «Волге» рецензию на книгу Юры Лощица «Земля-именинница». А в книге имелся большой пассаж про русскую топонимику. И рассказывая про то, как создава-лась эта книга, Лощиц однажды упомянул, что по некоторым вопросам консультировался у Лобанова, кото-рый к тому же неплохо разбирается в вопросах происхождения русских фамилий. Я поинтересовался, не спросит ли он у Михаила Петровича, каким может быть происхождение моей фамилии – Разумихин. Она встречается у Достоевского, попадалась мне ещё в паре романов советских авторов, но откуда у неё, как го-ворится, ноги растут? Лощиц согласился узнать, что и сделал.