Трое из Кайнар-булака - [5]

Сиддык-бай вызвал из дома собравшихся спать сыновей и вместе с ними, при свете «летучей мыши», расчистил дальний угол конюшни, которая дня через два, когда он выведет оттуда своего коня, вообще опустеет и никому не станет нужной. Он помог им внести туда мешки и канары с зерном, шерстью, шкурами, сухими фруктами, ткаными гилямами и прочими вещами, аккуратно сложить все это. Наказав сыновьям хорошенько замаскировать сложенное охапками сена, бай лег спать. И сон у него в ту ночь был тревожным, как никогда прежде…

Визит муллы Халтаджи изменил привычный размеренный ритм жизни кишлака. Не успел он удалиться от Кайнар-булака и на полтора таша, как принесенная им новость облетела дома, всполошила их обитателей, внесла сумятицу и растерянность в сердца и умы. Сообщение Сиддык-бая о том, что светлейший эмир вынужден был оставить гяурам свою столицу, здесь было воспринято, как весть о надвигающемся конце света. Для них, отделенных от большой жизни немыми вершинами гор, влачащих свое существование в дремучей глухомани, выше и прочнее столпа, чем эмир, не было. Они были глубоко убеждены, что теперь, после всего случившегося, следует ожидать более страшного — ответа перед судом творца. За то, что они, как правоверные мусульмане, позволили гяурам посягнуть на трон эмира — второго, после Магомета, наместника бога на земле — отдали на осквернение его священный город.

И в том, что кайнарбулакцы думали так, ничего противоестественного не было. Из поколения в поколение им вдалбливалась в головы мысль, что они живут в кишлаке, печалятся и изредка радуются только потому, что где-то далеко в городе из камня и золота, денно и нощно заботится о них повелитель судеб людских — эмир. И мысль эта уже превратилась в нечто неотделимое от них, само собой разумеющееся, как солнце, небо, горы, их ветхие мазанки и каменистые клочки земли. А в том, что в большинстве своем жили нищенски, умирали от голода и холода, винили свою судьбу, раз и навсегда предначертанную свыше. И потому, когда Сиддык-бай рассказал землякам, зачем приезжал мулла и что он предложил сделать, кайнарбулакцы решили идти на помощь эмиру, встать под его священные знамена и вернуть ему столицу.

Больше всех, конечно, проявляли нетерпение молодые. Они просили бая вести их немедленно в Байсун. Причиной этого была молодость, которая беззаботна и безотчетна. Но и многие из старшего поколения, люди, прожившие немалую жизнь, не меньше своих сыновей и братьев изъявляли желание бороться, что было уже осмысленным следствием религиозного суеверия.

Аксакалы помалкивали, но по тому, как одобрительно покачивали головами, можно было понять, что одобряли действия земляков. И лишь одному кайнарбулакцу, дурадгору Турды, не понравилась эта затея. Ну, чего, казалось бы, подавать ему голос, сеять сомнения в души рвущихся в бой? Рассуждает так, словно эти самые большевойи его закадычные друзья, а младобухарцы так вообще близкие родственники! Словно бы он встречался с ними бог его знает сколько раз, хотя каждой кошке в кишлаке известно, что он никогда и никуда не выезжал, даже на базар в Байсун. А мулла Халтаджи… Этот не станет врать, раз говорит, что надо воевать, то и нечего людям голову морочить. И правильно сделали кайнарбулакцы, что заткнули ему рот!

Бай вспомнил, как это случилось. Утром народ собрался на зеленой лужайке возле его дома. Пришли все, от мала до велика, как говорят. Кроме женщин, конечно. Уселись на голышах, разбросанных вокруг, и молча прослушали рассказ бая. Парни, те, понятно, сразу разгорячились, стали требовать от него, чтобы немедленно повел их. Более старшие советовали как следует подготовиться к походу, с чем был согласен и сам Сиддык-бай. И вот, когда подошло время договориться о конкретном дне выступления, подал голос Турды.

— Вот вы, сосед, — сказал он баю. Дом мастера стоял рядом с его домом и потому тот всегда обращался к нему так: сосед. Впрочем, и сам бай поступал так же. — Вот вы, сосед, сказали, что эмира, да продлит аллах его жизнь, выгнали из родного города. О гяурах речи нет, тут все ясно — неверные, они и есть неверные! А что из себя представляют младобухарцы и чернь? Тоже — гяуры?

— Я же объяснил, что это изменники, подлые предатели, — ответил бай. — Чернь — босяки, у которых за душой ничего, кроме злобы, нет. Им, наверно, кажется, что во всех их бедах виновен светлейший, а работать… так ищи ветра в поле! А младобухарцы… Признаться, я и сам не знаю, кто они, но думаю, тоже негодяи, раз стали врагами нашего повелителя. А его враги — наши враги, так я считаю.

— Выходит, чернь, такие же бедняки, как мы? — высказал свою мысль вслух Турды. — Если они, не работая, как вы утверждаете, сосед, ничего не имеют, а что имеем мы, не разгибая спины с утра до ночи? Ничего! Мы тоже босяки. Не успеешь убрать урожай, как со всех сторон, будто вороны, налетают сборщики. Мулле — дай, эмиру — дай, беку — тоже!

— Ну, это вы зря, — укоризненно произнес бай, — так было испокон веков, дехкане всегда аккуратно отдавали подати. А как же иначе? На нас и держится эмират. Я и сам наравне с вами отдаю часть урожая, и ничего, не умер пока.