Трое из Кайнар-булака - [13]

Сиддык-бай вспомнил минувшую ночь и невольно поежился. «Не только кишлак, а и развалюха чабана, — мелькнула у него мысль, — показалась бы раем!» Отряд долго искал место для привала, но сколько-нибудь надежного укрытия найти не мог и вынужден был расположиться прямо в степи. Мерзлый янтак сгорал в костре, как порох, — вспыхнет и нет его. Поэтому половина отряда собирала его, пока вторая половина грелась. И так по очереди до самого утра. Понятно, что никто не сомкнул глаз. Бай опасался, что на морозе, особенно перед рассветом, околеет конь. Но, слава аллаху, обошлось благополучно. Кошма, которой конь был накрыт, да почти полпуда ячменя в мешке, подвешенного на морду, согревали его. И люди проявили себя настоящими дехканами, не давали коню застаиваться на месте, то один, то второй водили его на поводу вокруг огня.

В Каратале отряду Сиддык-бая предстояло пополниться людьми, обзавестись лошадьми и ждать оружие, которое должны были подвезти люди Ибрагимбека, зятя светлейшего. Насколько было известно баю, сам эмир оставил пределы своего государства и переправился через Амударью в Афганистан, назначив зятя командующим всеми вооруженными силами эмирата в Восточной Бухаре. Знал бай и о том, что Ибрагимбек расположился со своим штабом в Джиликуле, хотя, где именно находится это селение или город, понятия не имел. «Понадоблюсь, — решил он этот вопрос просто, — бек сам найдет меня!»

Судя по деревьям, ощетинившимся голыми ветками во дворах и вдоль улиц, Каратал летом утопал в зелени. В нескольких местах били крупные родники, над их хрустальными лунками, одетыми в камень, курился пар, — то земля выдыхала из себя накопленное за лето тепло. От родников во все стороны уходили арыки, которые местами перешагивали саи по деревянным желобам, катили свои светлые струи вдоль улиц, пересекали дворы сквозь дыры в дувалах. Во многих дворах зияли круглые и квадратные ямы хаузов, окруженных плотным строем плакучих ив — меджнунталов. Дорога вьется между холмами, выше кишлака она уходит за перевал, а внизу ее черная лента тает во мраке быстро опускающихся над долиной сумерек. Других дорог ни вверх, ни вниз тут вроде не было. Во всяком случае сейчас Сиддык-бай их не видел. И он подумал, что лучшего места для его отряда не найти. Здесь он сможет контролировать все, что идет в долину, а в случае непредвиденных обстоятельств уйти за перевал.

На площади возле мечети отряд встретили аксакалы кишлака во главе с местным муллой.

— Хуш келибсиз, — произнес мулла, — первым подойдя к слезшему с лошади баю. — Добро пожаловать в наш кишлак, доблестные воины ислама!

— Ассалом алейкум, — почтительно поздоровался с ним бай, — спасибо вам за добрые приветствия.

Потом к нему подошли старейшие кишлака, и бай поздоровался с ними по мусульманскому обычаю — трижды обнявшись с каждым, дружески похлопывая по спине.

— Наконец-то! — воскликнул мулла, когда взаимные расспросы о здоровье, дороге, благополучии семьи и прочих пустяках были исчерпаны. — Слава творцу, теперь и наш кишлак не обойден его бденьем. В последнее время, юзбаши, живем мы, — мулла польстил баю, назвав его сотником, — в страхе, кажется, мир этот разваливается и идет час ответа перед судом всевышнего.

— Каждый из нас, домла, — с вдохновением произнес бай, точно так, как сделал это Тохтамыш-бек, чью фразу он сейчас решил повторить, выдав за свою, — это кирпичик в огромном здании ислама, а вера наша, словно ганч, скрепляет сердца. — По тому, как согласно закивали старики, он понял, что слова его произвели должное впечатление. «Пусть знают, — подумал он, — что руководить борьбой с гяурами светлейший доверил умным людям своего государства.» Потому и конец фразы был полон оптимизма: — Десятки тысяч правоверных, этих самых кирпичиков, поднялись на священную войну — газават, и я верю, что мы непременно победим!

— Ну, да, — сказал мулла в тон ему, — неверному одна дорога на этом свете — в ад!

— Вот, вот, — согласился с ним бай, — и тогда наш мир будет прочным, как гранит!

— А теперь, прошу вас, дорогие гости, — сказал мулла, указав рукой на одну из улочек, что уходила от площади вверх по склону холма, — уважаемый Лутфулла-бай приглашает всех вас к себе на постой.

— Спасибо, домла, — поблагодарил его бай и сделал жест, означающий, что право первым ступить на дорогу он уступает священнику…

Лутфулла-бай жил в конце этой улочки. В громадном доме с ичкари и ташкари, окруженном высоким каменным забором. Ворота двустворчатые, резные, в них запросто можно въехать на арбе. Вдоль заборов выстроились конюшни и амбары, а двор с большим хаузом посредине вымощен жженым кирпичем. Сиддык-бай невольно позавидовал этому дому, но спохватился, подумав: «Каждому своему рабу аллах дал свое!»

Хозяин дома выглядел моложаво, ему можно было дать лет сорок пять, не больше. Это был высокий коренастый мужчина с коротко остриженной черной бородой и большими, чуть выпуклыми, глазами. Нос у него был с горбинкой, а усы пышные, без проседи. Лицо белое, холеное, чуточку продолговатое. Все это Сиддык-бай успел разглядеть, пока тот, накинув на плечи шубу, шел навстречу ему. Он еще увидел, как в углу двора двое парней повалили на землю громадного барана и, связав ноги, перерезали горло. Так в кишлаках всегда встречали самых почетных представителей двора светлейшего.