Трое для одного - [18]

Когда спустя пару секунд Морган немного пришёл в себя, то фонарщика, разумеется, и след простыл. Зато Кэндл изволила отвлечься от жалоб Оакленду и уставиться тем самым тревожно-материнским взглядом, который не сулил ничего хорошего.

– Поскользнулся, что ли? – пробасил Оакленд, недоумённо поправляя очки.

– Да, – кивнул Морган. Оправдание попалось удачное, грех не воспользоваться. – Пойду приложу лёд.

– Ага, а то завтра будешь щеголять синяком во весь лоб, – хихикнула Кэндл и решительно поднялась: – Я с тобой. Свисни тогда, если кто придёт, – обернулась она к Оакленду. Тот махнул рукой и придвинул к себе лоток с неразобранной почтой.

Льда в морозилке оказалось четыре упаковки. Кэндл вытащила две – одну вручила Моргану, а другую плюхнула себе на голову и завалилась в кресло, утопая в мягких подушках. Узкая юбка задралась до середины бедра.

– М-м… Интересный был последний посетитель, да? – осторожно спросил Морган, стараясь не слишком пялиться на кислотно-зелёный верх чулок. С одной стороны кружево немного завернулось, и руки так и чесались его поправить.

– Издеваешься? Та пожилая леди с постной физиономией? – кисло переспросила Кэндл. – Или у неё один глаз стеклянный, а заявление написано на патуа?

– Кажется, я представляю, как ты будешь развлекаться на пенсии, – фыркнул Морган и едва успел уклониться от тяжёлой упаковки со льдом – даже с похмелья бросок у Кэндл был меткий.

“Пожилая леди, надо же”.

Определённо, фонарщик любил и умел пошутить.

Работы до самого конца дня так и не прибавилось. Кэндл продремала после обеда с час и полностью пришла в норму. Оакленд скинул на неё часть своих дел и сбежал домой пораньше, к ненаглядной Мэгги. Морган, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, развернул старый план города и попытался разыскать на нём злосчастное “Шасс-Маре” – безрезультатно, разумеется.

Когда он вышел из офиса, было уже темно – только небо тускло светилось последним эхом заката и горели фонари. Под стекло к старенькой “шерли” кто-то засунул рекламу пиццерии. Морган тщательно изучил её, но никаких тайных знаков не нашёл, скомкал и выбросил в урну.

В кармане глухо тренькнул телефон. Писал Джин Рассел:

“Поболтаем на днях? Нужно обсудить подарок Саманте на г.п.п.”

Что такое “г.п.п.”, Морган и понятия не имел, однако тут же набил ответ с согласием. Вряд ли Джин стал бы вытаскивать его только ради того, чтоб в сотый раз поболтать о вкусах жены, которые не менялись уже лет двадцать.

“Шерли” лениво тащилась сквозь город, от одного тёмного пятна до другого, с неохотой выползая под свет фонарей. Не то чтобы Морган сознательно тянул время или ждал обещанного провожатого… Просто домой ему возвращаться не хотелось. Отец уже больше недели не заговаривал ни о каких поручениях – то ли берёг после нападения, то ли не доверял. Разговоры за ужином совершенно не клеились, если бы не безупречная стряпня Донны и сюрпризы погоды, то приходилось бы чопорно молчать.

“Замкнутый круг”.

Моргану не нравилось выполнять полупросьбы-полуприказы отца, но без них становилось совсем тошно.

Он безупречно загнал машину под навес, замкнул сигнализацию над калиткой. И в холле, и в гостиной было пусто. Наверху дробно, нервно рассыпалась “Ода радости”; пахло дорогими сигарами, которые отец доставал только к приходу гостей. Морган заглянул на кухню, стащил у Донны кусок мясного рулета и, жуя на ходу, пошёл переодеваться. Долго медитировал над выдвинутым ящиком, но в итоге достал не домашний костюм, а джинсы, майку с черепами – подарок Кэндл – и мышасто-серую флисовку с капюшоном.

Карман почти сразу потяжелел.

Без особенного удивления Морган сунул руку и обнаружил там часы Уилки. Картинка под крышкой осталась прежней, а вот время сдвинулось почти на час, к четверти десятого.

– Шасс-Маре, – пробормотал он. – Шасс-Маре…

Слово плавилось на языке морской ледышкой.

Ужин прошёл тихо – отец уехал играть в преферанс с кем-то из коллег. Этель, пользуясь моментом, пригласила Донну за стол и завела с ней долгий разговор о комнатных цветах. Где-то между монстерами и диффенбахиями Морган покончил с со стейком, благоразумно прикрыл недоеденную зелёную фасоль бумажной салфеткой и отправился на кухню за минералкой.

Но не дошёл.

В полутёмном коридоре, в самом конце, под аркой в холл вспыхнула искра – золотисто-малиновая, тёплая.

У Моргана ёкнуло сердце.

Искра плавно опустилась вниз, а затем взмыла к потолку, наливаясь всеми оттенками синего и зелёного, вновь полыхнула золотым – и юркнула под арку.

Морган кинулся следом.

Искра поддразнила его – зависла на несколько секунд над дверью, а затем шмыгнула в щель.

Он сунул ноги в кроссовки, не расшнуровывая, сдёрнул с вешалки парку, шарф и выскочил на улицу. Морозный воздух хлынул со всех сторон, обнял, сдавил грудь; Морган чертыхнулся под нос, пытаясь на ходу попасть в рукава, и подбежал к калитке.

Искра, насмешливо переливаясь пурпурно-синим, парила метрах в пятнадцати вниз по дороге, в полумраке между белёсыми фонарями. Света хватало на то, чтобы выхватить кусок занесённого снегом сада за можжевеловой изгородью и чучело с тыквенной головой, торчащее среди клумб ещё с Хэллоуина. Цветные отсветы бродили в провалах глазниц, словно туда были вставлены стекляшки.