Триумф графа Соколова - [2]
— Так это знаменитый граф, гений сыска… Невероятно! Буду рассказывать: живьем Соколова видела! Ведь не поверят.
Мастеровой заломил фуражку на затылок, с восторгом крикнул:
— Точно, он самый — Соколов! Я его на английском боксе в Манеже наблюдал. Как вмазал, так у его супротивника голова отвалилась. Страсть, да и только!
— Да врешь небось? — с сомнением покачал головой купец. — Если бы, к примеру, топором…
— Точно говорю, почти отвалилась! — горячился мастеровой. — Того несчастного отвезли на «красном кресте». Наверное, в гошпиталь, а может, сразу на Охтенское кладбище. А Соколов, сказывают, рельсу на коленке скручивает.
— В прежние времена весь народ такой был, — улыбнулся беззубым ртом солдат. — Потому шведов разбили и турок подмяли.
Старушка в платке вздохнула:
— Жидок народ стал, в голове мысли только об трактире. И табачный дым в небо пущать.
— Это точно, размаху в людях нет, — подтвердил купец. — Один граф Соколов и остался. Вот со скуки рельсы гнет.
Дама тоном знатока уронила:
— Относительно рельсы не скажу, а в газетах публиковали: прошлой зимой в Неву целую банду убийц под лед спустил. Помнится, человек восемь называли.
— Вот это по-нашему! — хлопнул рукавицами солдат. — Самое место разбойникам и революционерам — подо льдом.
Вперед, расталкивая зевак локтями, пробилась раскрасневшаяся женщина — с тазом и кошелкой. Видать, из бани. Завистливо вздохнула:
— Что значит возле царя ходят — сытые да гладкие! Наслаждаются жизнью в свое удовольствие.
Плечистый городовой рявкнул:
— Не р-рас-суждать! Не твоего куриного ума забота. Ос-сади!
Впрочем, для тех, кто мало знает нашего знаменитого графа, представим его. За свою необычную физическую мощь, проницательный ум и неудержимый нрав граф был известен всей России.
Блестящий полковник лейб-гвардии Преображенского полка, поразив весь высший свет, пошел служить в полицию. И тут его подвиги всех восхитили. Не было случая, чтобы граф не раскрыл преступление, за которое взялся.
Государь ему был обязан спасением жизни. Случилось это минувшей осенью, когда товарищи революционеры приготовили электрическую мину на дороге, по какой Николай Александрович направлялся из Нового Петергофа в Петербург.
Сыщик поступил просто и справедливо. Застав на месте преступления злоумышленника, он замкнул концы электрической мины. От злодея остались лишь какие-то лохмотья, повисшие на деревьях.
Вслед за этим Соколов проник в большевистское гнездо, свитое врагами Российской империи в Галиции, которая находилась в пределах Австро-Венгрии.
Прибыл сыщик в ставку Ульянова-Ленина под видом эмиссара германского министерства иностранных дел. Именно сюда дважды обращался Ленин с просьбой выделить миллионы на ведение враждебной агитации и разложения армии в России, на организацию стачек и диверсий.
Соколов провел операцию блестяще.
В руках российской охранки оказались списки подпольных типографий и организаций. Их в обмен на чек (понятно, фальшивый) сыщику передал сам Ленин. Смутьяны и террористы понесли чувствительный удар, а Соколов швырнул с моста в горную речушку большевистского вождя [1]. Весь Саратов умирал от хохота, узнав, что Соколов закрыл на ночь в кладбищенском склепе провинившегося тюремного доктора Субботина.
Подобных подвигов было много. О них писали газеты и рассказывали анекдоты. Для смутьянов Соколов стал злейшим врагом, а якобы прогрессивные писаки пачкали свои издания клеветой на гения сыска.
Одному из таких борзописцев, некоему Шатуновскому-Беспощадному, граф засунул в глотку газету с его гнусным фельетоном. Это было справедливо. Не убивать же всякую рвань на дуэли!
Соколовым восторгались все — от вокзальных извозчиков и городовых до львиц высшего света и провинциальных барышень.
Последние раскупали открытки с портретом красавца сыщика и в минуты уединения любовались его мужественной красотой, впадая в нескромные мечтания.
Итак, в канун земских торжеств собралось все высшее полицейское начальство Империи, корпуса жандармов, Генерального штаба и охранного отделения.
Главными были два вопроса: подготовка указа о борьбе с народным пьянством и обеспечение безопасности Государя и Августейшей семьи в дни земских торжеств.
Важные люди с застывшим на лицах выражением сознания собственной значимости, наделенные громадной властью, одетые в дорогие шинели с золотыми погонами и богатые шубы, степенным шагом подходили к резным дубовым дверям, которые перед ними только и успевали растворять два вышколенных солдата.
Гости блестели орденами и надушенными лысинами. С учтивостью они раскланивались друг с другом. Некоторые сбились небольшими группами и степенно обсуждали последние события на Балканах, нагрянувшие вдруг лютые морозы, грядущее водосвятие на Неве, в котором им всем придется участвовать вместе с Государем, и по традиции все должны быть облечены лишь в мундиры и без пальто и шинелей — это в такой-то мороз.
Все друг друга знали, у всех были между собой отношения — иногда дружественные, порой очень сложные, зависевшие от многих причин, влияний и родства.
Еще при входе в подъезд гений сыска столкнулся со старым приятелем Гарнич-Гарницким. В прошлом директор Императорского фарфорового завода, нынче он занял важный пост директора картографической фабрики, выпускавшей секретные документы для военного ведомства.
