Тристан 1946 - [32]

Тут Кэтлин очнулась, вскинула ресницы:

— Вот-вот!.. «На что мне ваши деньги?..» — повторила она. Когда я вошла в спальню, ты как раз произнес эти слова и поддал деньги ногой… Я вошла потому, что не могла больше вынести этого скандала.

Голос у нее со сна был чуть хриплый и обиженный.

— Подружка! — зевнула она. — Брэдли показал свою подлинную суть: он глуп. Сначала хотел, чтобы мы были с ним, потом— выгнал. Я все боялась сделать ему больно, Михал боялся его обидеть… Теперь я ничего уже не боюсь; Брэдли нравилось на нас смотреть, он думал, что может распоряжаться нашей любовью, как захочет. Но для любви нужны два человека, не один и не трое. Правда, дорогой? — обратилась она к Михалу и, не дожидаясь ответа, продолжала: — И вообще, Подружка, мужчины не знают, чего хотят. Михал сам отдал меня Брэдли. А ведь еще тогда, когда он приходил к нам в больницу, мы знали, что любим друг друга.

— Что я мог знать? — возмутился Михал. — Ты день и ночь твердила про Брэдли. Хотела заниматься наукой. Хотела убежать из дому, хотела, чтобы у тебя было много денег…

Она развела руками.

— А как я могла подумать, что ты способен поверить во все эти глупости? Ты хотел спасти человека… Но ведь я женщина. И с самого начала мне нужен был только ты.

Михал смешно закатил глаза, и они посмотрели друг на друга голодными глазами, словно со времени последнего объятия прошел год. В их истории не было ни логики, ни смысла, потому что они «не ведали, что творят». Брэдли тоже не ведал, как должен поступать старый человек, влюбленный в молодость.

Кажется, после эпизода с банкнотами разъяренный Михал схватил Кэтлин за руку, и оба они в чем были, он полуголый, она в чем-то ажурном, заметались по дому, пытаясь вырваться оттуда. Должно быть, оба выкрикивали какие-то проклятья, наскакивали на профессора. Профессор — по их словам — покинул комнату.

А тем временем «уволенный» Эрнест позвонил соседу, который тут же примчался. Вдвоем они пытались связать Михала. Кажется, Михал вырвался, выбил окно на втором этаже, спрыгнул на крышу конюшни, сбежал вниз по лестнице, ворота конюшни были открыты, сорвал с крюка над кормушкой свитер и бриджи и зарылся в сене на чердаке.

Тем временем Кэтлин заперли в кабинете. (На этот раз все ключи нашлись.) Она до тех пор молотила кулаком в дверь, пока сосед, оказавшийся доктором, не сделал ей укол. Очнулась Кэтлин уже в больнице. Она рассказывала мне, что за ночь, которую ей пришлось там провести, она приняла решение никогда больше не «терять равновесия», потому что поняла, что люди сходят с ума, не умея примириться со своей судьбой или с другими людьми, а она не хотела сойти с ума.

Из своего окошка на чердаке Михал видел выезжавшую из ворот больничную машину. Как он провел остаток ночи, как потом разыскал больницу, каким образом ему удалось так очаровать медсестру, что она разрешила ему в приемной переговорить с Кэтлин, я не знаю до сих пор. Он привез ей в охотничьей сумке жакет и брюки для верховой езды. А кроме того еще и дождевик, висевший в конюшне. Кэтлин переоделась в уборной. Затерявшись в толпе посетителей, они покинули больницу. И часа через три были у меня, в Пенсалосе.

Глава V

На другой день после появления Михала с Кэтлин в моем доме с самого утра я отправилась в Труро. На стороне Брэдли было общественное мнение и закон. На моей — только молодость и безрассудство любовников. Я не знала, предприняты ли за последние двадцать четыре часа, истекшие с того момента, как была установлена «истина», какие-нибудь шаги, чтобы найти и достойно наказать провинившихся. Зная отвращение профессора к мещанской морали, надеялась, что нет. Двери, как обычно, открыл Эрнест, и это несколько меня обескуражило.

То обстоятельство, что, несмотря на зловещую роль Эрнеста в событиях роковой ночи, профессор все же не уволил его, означало, что весь свой гнев, поначалу обрушившийся на слугу-«правдолюба», он перенес теперь на обманщиков. Мне хотелось думать, что это всего лишь обычная пауза между первой и второй сценами драмы, результат усталости актеров и неторопливости судьбы.

С постной миной, словно на похоронах, Эрнест провел меня в гостиную, размерами своими напоминавшую часовню. Я села напротив погасшего камина, где еще так недавно Михал ворошил щипцами пылающие угли, и стала глядеть на искры, изредка мелькавшие в пепле. Михал и Кэтлин ушли отсюда, унося в памяти образ огня. Мои искры всегда кто-то гасил еще до того, как они успели разгореться.

Я ждала довольно долго и не заметила, как, бесшумно ступая по ворсистому ковру, в комнату вошел профессор.

— Простите… Я, кажется, испугал вас. Должно быть, я похож на привидение.

Выглядел он и в самом деле прескверно. Он сел осторожно, словно боясь растревожить затихшую было боль, и тут же приступил к делу.

— О разводе не может быть и речи, — заявил он. — Я взял на себя обязательство заботиться о Кэтлин. И, пока жив, буду верен своему долгу.

Он вздохнул. Я не успела и рта раскрыть, как он снова заговорил, словно бы торопясь, пока его окончательно не покинули силы, высказать все сполна.

— Кэтлин, по моему указанию, была доставлена вчера в неврологическую клинику. Я убежден, что поступок ее своего рода патология, в основе которой — пагубное влияние вашего сына, надо признать, на редкость обаятельного юноши. Мне сообщили, что ему удалось выкрасть Кэтлин и что сейчас они оба в вашем доме.