Триста пятидесятый год – перезагрузка - [18]

Чтобы пройти примерно шесть километров генеральным курсом на юго-запад, мне потребовалось около пяти часов. По крайней мере, когда я продрался через плотную полосу карликового бамбука, а лес вдруг кончился, уже почти стемнело. Впереди — уже знакомые поля с остатками соломы женмая и уже знакомыми тропинками на гребнях. Выходить на открытое место было боязно, но оставаться на опушке — ещё страшнее.

Я заковылял вперед, стараясь выбирать самые узкие, неочевидные дорожки. В темноте и быстро густеющем тумане журчала вода. Это значит, что сезон орошения уже начался, и местные крестьяне выдернули заслонку. Кстати, в этой, намного более широкой долине, большая часть снега уже растаяла.

На засаду (или скорее, на заставу засадного типа) я нарвался совершенно неожиданно. Секунду назад облачная, безлунная ночь скрывала всё вокруг, кроме тропинки под ногами. А в следующее мгновение меня ослепил луч фонаря. Одновременно, к середине спины прижалось что-то холодное. И заметно острое. Я замер, боясь лишний раз пошевелиться.

— Беженец? Мор? — донёсся голос откуда-то из-за фонаря.

— Да. Мор. — через силу выдавил я. Ай да божий человек Какота-да. Успел-таки нагадить.

— Подними рубашку. До шеи. Живо!

Я остолбенел, пытаясь осознать вопрос. И лезвие, прижатое со спины, исчезло.

— Тупой землеед. — донесся хриплый голос сзади. — Стой смирно!

Мои руки оказались разведены в стороны, а рубашку завернули на голову. Поле зрения резко сузилось.

Фонарь приблизился, и я смог рассмотреть его в подробностях. Керамический квадратный корпус, с плотно пригнанной деревянной крышкой в пазах спереди. Крышка сейчас поднята. Внутри плавает в лужице жидкости горящий фитиль на деревянном поплавке. Сверху — медное или бронзовое кольцо, которое держит… рука в чем-то вроде чешуйчатой куртки.

А затем фонарь описал вокруг меня круг, задержавшись перед подмышками и в районе гениталий. В животе тоскливо заныло.

— Царапины. — выдал вердикт владелец фонаря. — Укусов с коростой нет, красной сыпи тоже. Всё, можешь катиться в карантинный дом. По этой дорожке прямо, не заблудишься.

Повезло! Дико повезло! Я строил всякие теории, почему Какота-да явился в деревню в середине зимы, а он… что за хитрый жук! Тут в полном разгаре чуть ли не эпидемия чумы, а он и словом не обмолвился.

Есть шанс, что та простуда, которую от меня подхватила Сада, не распространится со всеми карантинами. А мне надо быть предельно осторожным. Моё тело — хранитель спящих, интегрированных в геном вирусов сотен видов. И стоит мне только серьезно переохладиться, как в день закладки печи — вирусы могут активизироваться. У меня самого есть иммунитет, а вот с местными — как повезёт.

* * *

У меня возникла мысль сбежать по пути. Но вспомнив, как был взят в оборот местными рыцарями меча и шприца, решил, что риск не стоит возможностей. И мне всё равно надо легализовываться. Я что для этого подойдет лучше, чем лагерь беженцев? Местная одежда у меня есть, разговаривать на бытовом уровне научился. Сойду на переселенца из соседней страны. Из тех же племен Хаято. Как варвару, мне может сойти с рук незнание основ жизни Амато. Решено. Пришелец и раб по имени Дурак умер. Да здравствует варвар Иголь.

Карантинный дом оказался капитальной постройкой, если сравнивать с хижинами деревни Ками-Хасегава. У него даже были стены, сантиметров восемьдесят в высоту. А над стенами — поднимались четыре столба, слабо подсвеченные уже знакомым светом масляного фонаря. И только на высоте в пару метров начиналась соломенная крыша, плавно сливающаяся с ночным небом.

Когда я приблизился на десяток шагов, мне в нос шибанул такой запах экскрементов, что я сбился с шага. Такого не было даже в отхожем месте деревни Ками-Хасегава. Здесь что, под себя срут?

— Иди внутрь. — властный голос из темноты. — Завтра день ждешь, а послезавтра иди куда хочешь… грязеед.

С одной стороны, сутки с хвостиком в карантине — плевое дело. Но организация здесь какая-то шабашная. У меня даже не спросили имени, не записали данных… Стоп. За месяцы здесь я не видел ни одной надписи! Даже пиктографической. Неужели в Амато всё ещё эпоха до изобретения письменности?

Вместо двери, одна из коротких стен просто отсутствовала. Прямо анекдот про тюрьму для американских индейцев, только тюремщики совсем не смешные. Они даже ни разу не показались на свет. Или такие страшные, или… они не видят нужды налаживать контакты с обреченными. Здесь карантинный дом, или скорее лагерь смерти?

Сегодняшний переход по лесам и горам меня не на шутку вымотал. Я растолкал плечами двух местных доходяг. Присел на пол, опершись спиной о вертикально стоящие обрезки бревен стены. Я только вздремну. Это небезопасно…

Проснулся я от резкой боли в левой руке. Инстиктивно отдернулся, сгруппировался.

— Прошу прощения. — послышалось почти под ухом. — Тесно!

Проморгавшись, я наконец сфокусировал взгляд на столь некуртуазно разбудившем меня беженце. Парень, с необычно белой для местных коже, и курчавыми волосами. Не черными, а скорее темно-русыми. Даже не знал, что такой типаж встречается в Амато.

— Воды? — незнакомец протянул мне местный бамбуковый половник с отломанной ручкой.