Триста неизвестных. Издание второе, дополненное - [4]

На лице Алксниса — бодрящая улыбка. Он дает сигнал на посадку.

На кратком разборе полета начальник ВВС одобрил инструкцию, похвалил ее авторов. Товарищи от души поздравляли нас с успехом.

— А бомбер-то из тебя неплохой получился, — кольнул Залевский, вспомнив мои возражения против перевода на бомбардировщики.

Вскоре меня назначили командиром головного серийного самолета ТБ-3 для снятия с него летных характеристик. В начале тридцатых годов обработка летных данных производилась по спидобарографу, который мы в шутку прозвали обезьянкой. Прибор воспроизводил колебания высоты и скорости полета. То был строгий контролер, фиксировал любую ошибку, любое отклонение от заданного режима.

Таких отклонений я пуще всего боялся: с одной стороны, хотелось как можно лучше выполнить задание, с другой — оправдать похвалу Я. И. Алксниса. Эти несколько разноречивые мотивы — сознание долга и честолюбие — преследовали все-таки одну цель, побуждали к сосредоточенности в полете, пунктуальности в расчетах. Снятая в воздухе спидобарограмма походила скорее на чертеж, выполненный с помощью рейсшины, чем на автоматическую запись скоростей и высот.

После моих успешных полетов — сначала с Я. И. Алкснисом, а затем самостоятельно — для снятия летных характеристик с ТБ-3 — на меня обратил внимание Андрей Борисович Юмашев. С тех пор стал он моим заботливым наставником.

Спустя некоторое время НИИ ВВС поручили обучить полетам на ТБ-3 командиров авиачастей Дальневосточного Особого военного округа. В числе четырех испытателей А. Б. Юмашев взял и меня. Под его руководством я прошел превосходную школу командира тяжелых воздушных кораблей.

* * *

Серый зимний день. Полетов нет: высота нижней кромки облаков всего около тысячи метров. Летчики занимаются каждый своим делом: один читает конспект, другой учебник, третий делает в блокноте какие-то расчеты. Все неразговорчивы, злы. Нелетные дни в последнее время стали слишком частыми. Я тоже этим недоволен: позарез нужен хотя бы один день, чтобы завершить программу испытаний.

Открылась дверь, и вошел посыльный. Меня вызывали в штаб. «Сейчас какое-нибудь общественное поручение подкинут», — подумал я.

В штабе мне приказали срочно готовить свой ТБ-3 к полету. Вот те раз!

— Будем нашу технику показывать иностранной делегации, — сказал комбриг Залевский.

— Иностранной? — удивился я.

— Да, итальянской. И принесло же их именно сегодня, когда…

— Что, облака низковаты?

— Какие к черту облака! — неожиданно вспылил комбриг. — На истребитель некого посадить!

— А Чкалова?

— Уже сидит. На губе сидит твой Чкалов. — И Залевский снова зашагал по комнате.

— А Анисимов? — подсказываю опять.

— В командировке Анисимов.

Александр Фролович Анисимов — самый близкий друг Валерия Павловича — возглавлял истребительную группу НИИ ВВС. Этого плотного, выше среднего роста человека с добродушным лицом любили все. И хотя он был значительно выше нас по служебной категории и занимаемой должности, мы запросто называли его Сашей. Летным искусством Анисимова восхищался даже Чкалов. Он был действительно непревзойденным мастером техники пилотирования. Летал легко, непринужденно, фигуры высшего пилотажа выполнял исключительно чисто. Чкалов старался подражать Анисимову, стремился освоить его приемы, но преуспеть в этом так и не смог. Не давалась ему анисимовская плавность, нежность полета. Характер был, видать, круче.

Не раз друзья допытывались у Александра Фроловича:

— Вот, скажем, иммельман[1], как ты начинаешь выполнять его на И-5?

— Да обыкновенно, — с улыбкой отвечал Саша. Он вытягивал горизонтально правую руку и, имитируя голосом рокот набирающего обороты мотора, пояснял: — Разгоняем такую скорость, какую может дать самолет в горизонтальном полете. — Голос его крепчал, рокотание резко усиливалось, словно двигатель перешел на режим максимальной мощности. — Затем — дзынь! — Рука быстро и круто загибалась вверх, и ладонь заворачивалась в обратную сторону. — И иммельман готов.

Большего от него нельзя было добиться. Некоторые мало знавшие Сашу ребята утверждали даже, что он де боится конкурентов и, стараясь скрыть свои секреты, простачком прикидывается. Чепуху они, конечно, говорили. Просто Александр Фролович не умел передавать другим тонкости своего летного мастерства. А может быть, он и сам их не замечал.

Александр Анисимов был, как говорится, рожден для полетов. Валерий Чкалов — тоже. Но каждый из них обладал только ему присущим летным почерком, блестящими, неповторимыми способностями.

…Комбриг Залевский действительно оказался в тяжелом положении. Демонстрировать перед итальянской делегацией высший пилотаж на новом истребителе И-7 с мотором М-17 было некому. Потому Адам и бушевал. Адамом мы называли Залевского между собой, как близкого, родного человека, хотя он был старше нас по возрасту и выше по должности.

А. И. Залевский

— В гражданское вырядились, — с возмущением говорил он об иностранцах. — А вышагивают так, словно каждый аршин проглотил. Сразу видать — военные. — Залевский прошелся по кабинету, остановился возле стола и в раздумье переспросил: — Чкалова, говоришь? — Глаза его потеплели, он пристально посмотрел на меня. — А дисциплина? Как тут дисциплину крепить? — И вдруг совершенно неожиданно крикнул: — Чего торчишь? Я, что ли, буду готовить твой самолет к вылету? Марш на стоянку!