Тринити - [15]

Судьбы групповых гитаристов явно перекликались, и поэтому Марина, всегда находясь между ними, никак не могла сделать окончательного выбора.

Местные жители останавливались у костра послушать пение студентов. Борзой с Левым не решались подойти и слушали из темноты.

Бабка, как призрак, тенью металась вокруг студентов. В конце концов она не выдержала и сказала:

— Хватит бересту жечь! Зимой нечем будет дрова подпалить!

Сказала она не со зла, а от скуки. Ей надоело смотреть-наблюдать веселье на улице через окно, а выйти и послушать пение студентов бабка не отважилась — засмеют односельчане, особенно Марфа и деверь, подумают, привязалась к молодежи.

После бабкиного замечания все стали с неохотой расходиться по домам.

Старуха и впрямь не засекла пополнения в лице Пунктуса. Как кошка, она умела считать только до одного. К полуночи бабка ударилась в воспоминания и долго рассказывала уснувшим студентам про деревенскую старину. Потом она вспомнила, что полученное на неделю мясо эти оглоеды извели на дурацкие шашлыки, двухдневную порцию молока выпили не отрываясь, все еще не приступили к уборке картошки в ее огороде и сожгли кубометр запасенных на зиму дров. Попросив давно уснувших парней болтать потише в ссылке на свой нездоровый сон, бабка отключилась до рассвета.

На следующий день под давлением хозяйки постояльцы решили поработать на хозяйском огороде. Вернувшись от Марфы и увидев старания студентов, бабка с радости чуть не бросилась варить щи. Ее возбудили эти сдвиги в сознании квартирантов. И она на самом деле, наверное, изготовила бы даже и голубцы, но у нее не оказалось капусты.

— Надо бы вам выписать капусты в колхозе, — сказала она Рудику, видя в нем старшего. — До вас так многие поступали… или… — Она, вздохнув, посмотрела в сторону соседских посадок.

Так и сделали. Рудик распорядился, и ночью Нинкин и Пунктус ушли на промысел, решив, что доставать овощ через бригадира — дело очень хлопотное.

Принесли добытчики целый мешок хрустящих кочанов, вырванных из земли с корнем. Утром бабка, завидев подарок, пустилась в пляс и бросилась на огород за морковью, чтобы сварить щи. Но минуту спустя она, вся черная, влетела назад в избу. Оказалось, что капуста была добыта парнями с ее же приусадебных владений.

А вышло так. Добытчики отправились к соседям через бабкину усадьбу. Они шли долго, перелезли через забор и, решив, что началась чужая территория, приступили к разбою. Перелезая назад, они опять не заметили калитку, соединявшую два бабкиных участка: один — под картошку, другой — под остальные огородные культуры.

Пометавшись по избе, старуха схватила мешок с капустой и утащила в подвал, затаив обиду на все студенческое племя. В течение всего дня она отпиливала от кочанов кочерыжки, чтобы спасти овощ.

— Надо было все-таки выписать капусту в колхозе, — опомнился Рудик.

— Что ж вы наделали, парни! Теперь она нас вовсе голодом сморит! — скис Артамонов. — И со свету сживет!

— Сходили бы сами! — в сердцах произнес Нинкин. — Откуда узнаешь, где там чье? Кругом сплошные гектары!

— Да бог с ней, — дипломатично произнес Пунктус.

— С кем? С бабкой или с капустой? — переспросил Рудик.

— На калхозные работы нада пасылат в Грузыя! — резанул слух Мурат. Там каждый дэн кушат баранына! Бэсплатна!

— Это не бабка, а анафема! — подвел итог Гриншпон, забыв, что три дня назад сам же и говорил: это не бабка, а золото!

Вечером старуха как ни в чем не бывало опять мирно подкатила к студентам. Она долго рассказывала, как неудачно у нее сложились отношения с деверем и как много у него в этом сезоне гусей. И без конца пеняла, что зря, конечно, все мясо в первый же день извели на шашлыки.

Ничего не поделаешь — ночью пришлось идти к деверю. В темноте гусям не до ностальгии — они спят смирно и нечутко. Вранье, что они спасли Рим. Деревенской тишины ничто не нарушило.

С принесенной живностью бабка разделалась очень ловко: не стала ощипывать, спешно ободрала птицу, как кролика, а пернатую шкуру зарыла в огороде.

Утром к ней в гости пришел деверь.

— Замучили лисицы, — сказал он родственнице, жалуясь на жизнь, — пятого гуся тащат.

— Нет, милок, — возразила бабка раннему гостю, — это не лисицы. Такого жирного гуся лиса не дотащит. Это волки.

Tеперь старуха стала сливочной. По вечерам она устраивала глазунью, а первые блюда вообще не выводились круглосуточно. Веселясь, бабка беззубым ртом выделывала непонятные шамканья, и на нее было жутко смотреть. Сила ее логики и острота намеков стали пугать постояльцев. Бабка напрямик не просила студентов сходить к соседям за продуктами, однако все ее легко понимали, пусть даже и не всегда правильно.

А вот Гриншпона бабка боялась сама. Она ни о чем не просила его и всегда отводила от него свои блудливые очи. Но в тот вечер злосчастный послала в сарай за яйцами почему-то именно его.

Гриншпон вернулся назад бледный и испуганный.

— А бабка где? — резко спросил он.

— Вышла на улицу следом за тобой, — ответил Артамонов, ближе всех стоявший к двери.

— Ну и напугала, ведьма! — выдохнул Гриншпон с заметным облегчением. Иду я, значит, в сарай и случайно оглядываюсь перед входом. Вижу, за мной крадется бабка. В лунном свете она мне дико напомнила одну гоголевскую старушенцию. У меня аж под ложечкой засосало от жути. Я и раньше всегда чувствовал, что на меня она как-то косо смотрит, особенно после того, как я случайно нарвался на ее спрятанное сало.