Тринити - [10]

За окном отживал очередной сентябрьский вечер. Он не спеша опускался на студгородок, стирая углы отношений между людьми, зданиями и выравнивая возможности силикатного кирпича и алюминия со стеклом.

Глава 4 ЗОЛОТОЕ МЕЛОВОЕ

В понедельник с утра первокурсники стали заметно проще. Походная форма сделала многих неузнаваемыми. Вместе с наглаженными костюмами дома было оставлено все наносное, вычурное и напускное, что мешало сближению во время занятий. Оказавшись незажатыми, все повели себя так, будто одновременно сделали шаг навстречу друг другу.

В ожидании электрички первокурсники всего потока банковались вокруг своих старост.

Рудик в армейском берете и затертой до дыр кожанке был заметен из любой точки перрона. Его черные вихры как нельзя лучше оттеняла разметанная ветром рыжая шевелюра Татьяны. Так что лик Рудика постоянно находился как бы в ее нимбе, в ее ореоле.

Имея столь завидные ориентиры, группа 76-Т3 быстро собралась вместе. Пересчитались, как в детском саду, троих не хватало.

— Во времена господства статистики невелика потеря, — резюмировал Замыкин, но отсутствующих все же занес в свою красную книгу, аккуратненько и с необъяснимым воодушевлением.

До места назначения добирались целый день.

— Известное дело — в хороший колхоз не пошлют. Передовое хозяйство и само справится, — разъяснял куратор незадачливым первокурсникам причину столь несоседских шефских связей. — За нашим институтом — не знаю, почему, но догадаться можно — закреплена самая что ни на есть глушь.

Замыкин оказался на редкость словоохотливым. Из общих споров и бесед с ним — достаточно увлекательных — многие уходили в диалоги друг с другом, сближаясь и подавая пример сближения другим. Затронутые куратором вопросы оживляли сначала центральное купе, потом вмиг расхватывались соседними, и те, не обращая внимания на развитие темы в центре вагона, гнули каждый или попарно в свою сторону, выдавая убеждения, наклонности, устремления или их полное отсутствие.

С девушками на марше сближались самыми невинными способами — таскали с вокзала в автобус, из автобуса складывали на траву, а потом вновь загружали на гужевые повозки их тугую поклажу.

Татьяна несла свой мешок сама. Рудику было не до нее: будучи заядлым охотником-любителем, он увлеченно спорил с Замыкиным насчет ружей — какая двустволка эффективней, обычная или «вертикалка». Остальные одногруппники не отваживались предложить помощь Татьяне, опасаясь, что этот акт обидит ее и здорово навредит дальнейшим отношениям с ней. А Татьяна так хотела, чтобы любой, пусть даже самый захудалый одногруппник предложил взять ее ношу. Желание возникало не оттого, что было тяжело нести, просто ей хотелось казаться такой же хрупкой и слабой, как три ее будущие подруги — Люда, Марина и Наташа. Она долго ждала подвига от парней, потом полностью разуверилась в их джентльменстве и стала обходиться со своим вещмешком подчеркнуто самостоятельно.

К месту назначения прибыли в настроении самом что ни на есть предрасположительном.

Забелин, среднего диаметра толстячок в болотных сапогах, попросил группу попозировать для снимка на фоне приближающейся деревни. Было заметно, что отец у Забелина законченный рыболов, — куртка, свисавшая с плеч сына, как с вешалки, была усеяна крючками и мормышками.

До самой околицы Забелин изощрялся в умении снимать объект на ходу и просовывался со своим фотоаппаратом чуть не в души согруппникам, поминутно цепляясь мормышками за чужую жизнь. Всех, кого снимал, Забелин уверял, что смерть как не любит статических снимков, поэтому ведет творческий поиск только в движении, только в порыве…

Подшефная деревня называлась Меловое.

Она раскинулась на двух известковых холмах, у подножия которых гремели ключи. Вокруг простирались неубранные поля, а в самой низине лежал луг, через который бежала маленькая речка. По периметру до самого горизонта шелестели перелески.

Замыкин пошел за колхозным начальством, а группа прикорнула на околице.

Бригадира искали часа три. Но он был не в состоянии, поэтому разводил прибывшую рабсилу по домам для поселения сам агроном. Охотников приютить студентов нашлось немного, и часть группы была отправлена в соседнюю деревню. В Меловом остались те, кто оказался проворнее и расторопнее.

Рудика, Артамонова, Бибилова, Гриншпона и Нинкина приняла на постой неунывающая бабуся, жившая почти за околицей.

— Заходите в хату, я сейчас приду, — сказала она мнущимся во дворе постояльцам и направилась к соседке.

Студенты вошли в избу и стали прикидывать, кто где устроится на ночь.

— Чур я сплю на печке, — категорически заявил Нинкин, более всех заволновавшийся насчет вместимости бабкиного жилища.

— Если влезешь, — бросила непонятно откуда появившаяся старуха. Больно печка мала. У моего покойничка и то ноги свисали до колен, хоть ростом он был с сидячую собаку, не боле.

Нинкина передернуло оттого, что на облюбованном им месте спал покойник. Но отступать было некуда.

— А какой мэсто нам? — всполошился Мурат. Он был горяч и нетерпелив, и малейшее промедление мгновенно выводило его из себя.

— До вас по десятку жили, — отрезала бабка. — Поместитесь. — И, чтобы не подумали, будто она бросает слова на ветер, юркнула в какую-то каморку и принялась выбрасывать оттуда тюфяки, подушки, матрацы не первой и даже не второй молодости. — Если мало, я еще от Марфы принесу, — сказала она.