Тринадцатый Император. Часть 2 - [32]

  Уже тогда, столкнувшись с этой проблемой нос к носу, я понял, что вопрос медицинской теории и, главное, практики стоит очень остро. Случись что, не дай Бог, конечно, и шанс умереть из-за 'врачебной ошибки' был более чем велик. Поговорив с местными светилами, в основном немецкого происхождения, я был неприятно поражен их закостеневшим апломбом и нахальством, с которым они вещали о своих дутых достоинствах и плевали в конкурентов. В итоге, полистав дневник, я выделил для себя с десяток врачей, которых впоследствии пригласил в Петербург, в спешно открытую вместо Литейной женской гимназии Императорскую лечебницу на улице Бассейной*. Уверен эти действия были правильными. Кто знает, возможно, именно они спасли жизнь Лизы.

  Первоначально лечебница задумывалась, как исключительно клиническое учреждение, и состав я подбирал соответствующий: в основном опытных врачей-практиков, с хорошим опытом и не чурающихся нового.

  Главным врачом, и главой отделения хирургии по совместительству, был приглашен Николай Иванович Пирогов. Письмо ему я написал еще в том самом, 1863 году. Этот гениальный, без всякого преувеличения, врач в последние годы был фактически отлучен от медицины и потому принял мое предложение сразу и без колебаний. Единственным его условием была организация небольшого бесплатного отделения для мещан. Встав во главе лечебницы, Николай Иванович, привлек туда многих молодых, но уже весьма талантливых докторов, таких как Александр Александрович Китер и Сергей Петрович Боткин, работавший под его началом во время Крымской войны. Они в свою очередь пригласили поучаствовать в работе клиники своих друзей и единомышленников: Сеченова, и юного, но уже известного Павлова. Таким образом, коллектив в клинике собрался исключительный. Всего за несколько месяцев работа лечебницы была организована настолько профессионально, что, по моему мнению, её эффективность вплотную приблизилась, а может и перешагнула, уровень привычных мне российских и советских поликлиник.

  При этом передавать докторам какие-либо медицинские знания будущего я, вполне резонно, опасался. Во-первых, потому что обосновать их наличие у меня, без раскрытия тайны моего пришествия из будущего, не было никакой возможности. Во-вторых, предоставлять какие-либо отдельные куски медицинской информации, не давая фундаментальных знаний о физиологии человека, микробиологии и т.д. - было абсолютно бессмысленно. Третьим соображением, которое останавливало меня, был тот факт, что большинство хороших врачей в XIX веке были не только практиками, но и исследователями, учеными. Дайте им готовые результаты, и множество косвенной информации, полученной при медицинских изысканиях, побочных, но от того не менее важных выводов, будет просто утеряно и неизвестно, чем это обернется для будущего. Поэтому я ограничился грамотным подбором кадров и финансовым стимулированием исследований идущих в верном, исходя из опыта истории, направлении.

   В частности мною были выделены, из своих личных средств, гранты на перспективные медицинские исследования, в рамках работы в клиники. В частности особо спонсировались работы Сеченова, Боткина и Пирогова. Кроме того, с просветительскими лекциями в Петербург регулярно приглашались именитые зарубежные врачи. В 1864 году, по приглашению Императорского медицинского общества, в Петербурге побывали отец немецкой физиологии Карл Людвиг и австрийский клиницист Оппольцер, в 1865 году - француз Клод Бернар и британец Аддисон.

  При этом большинство из них, уезжали впечатленные размахом деятельности лечебницы и новаторскими идеями, рождающимися в ней, а некоторые даже оставались в России. В частности акушерское отделение возглавил приехавший из Вены Филипп Земмельвейс. Этот венгерский врач одним из первых заметил, что смертность рожениц в больничных палатах, где проходили практику студенты, была намного выше, чем в тех палатах, где обучались акушерки. Студенты в родильное отделение приходили сразу после анатомирования трупов и Земмельвейс сделал из этого верный вывод, что родильная горячка, основная причина смертности рожениц, вызывается переносом заразного начала руками и инструментами студентов. В 1847 г. в венской акушерской клинике Земмельвейс стал применять для дезинфекции хлорную воду и быстро добился того, что смертность рожениц упала с 18 до 1%. Он же установил причину послеродового сепсиса и ввел антисептику. В 1855 г. Земмельвейс получил кафедру в Будапеште и продолжал пропагандировать свой метод. Увы, но многие авторитетные, закоснелые умы упорно сопротивлялись его нововведениям, и в 1861 году Земмельвейс был вынужден уйти в отставку. Нападки критиков и отсутствие возможности занимать делом всей жизни, он воспринимал крайне тяжело (в нашей истории они довели его до тяжёлой болезни и, в последствии, смерти) и поэтому за мое предложение приехать в Петербург и прочитать цикл лекций он ухватился обеими руками. Прибыв в российскую столицу в 1863 году, венгр был поражен увиденным: каждый медик в лечебнице при работе в клинике был одет в форменную одежду, каждый день специально кипятящуюся в просоленной воде, дабы исключить инфекции. Все помещения клиники каждое утро и вечер вымывались хлорной водой, всех посетителей обязывали пользоваться сменной обувью из плотной ткани. Больные же туберкулезом и прочими заразными заболеваниями и вовсе были размещены в отдельном, изолированном здании, вход в которое был строго ограничен. Всех прибывающих в клинику пациентов сортировали еще на приеме, давая предварительный диагноз, после чего они получали направление к лечащему врачу. Хирургические операции проводились в отдельных операционных, руки и инструменты хирургов в обязательно порядке обрабатывались спиртом и хлорной водой. На инструментарии врачей тоже не экономили: в ходу были французские стеклянные шприцы, мощная линза большого диаметра на телескопическом держателе, для проведения микрохирургических операций и даже электрокаогулятор. Более того, здесь Филипп Игнац впервые увидел огромные керосиновые лампы, специально сконструированные так, чтобы давать как можно меньше тени для хирурга во время операции. Все вышеперечисленное настолько поразило венского врача, что он сразу же после окончания цикла лекций по родовым болезням и антисепции подал заявление на работу в клинике и прошение о российском подданстве.