Тринадцатый Император. Часть 1 - [23]

Владимир дядей по праву гордился. Несмотря на славную, древнюю историю княжеского рода Барятинских, природных Рюриковичей в пятнадцатом поколении, мало кто, упомянутый в семейных анналах, достигал такой славы и известности как Александр Иванович. Барятинские всегда были на виду в русской истории, особливо сей род о прославился борьбой с мятежниками. Яков Петрович Барятинский, стойко сражавшийся с бандами Тушинского вора под началом М. В. Скопина-Шуйского и погибший в бою с поляками, Юрий Никитич, разгромивший Стеньку Разина, Даниил Афанасьевич, тоже сражавшийся с разинцами, а также усмирявший мятежи черемис и сибирских инородцев. Однако слава Александра Ивановича шагнула ещё дальше. Фельдмаршал, герой кавказской войны, победитель Шамиля, миротворец Кавказа. Доблесть и заслуги его были отмечены высочайшими орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Владимира 2, 3 и 4 степени, Св. Анны 1, 2 и 3 степени, Св. Георгия 3 и 4 степени и иностранными почётными наградами. Если бы ещё не эта неприятная история с грузинской княжной…

Владимир недовольно поморщил губы, вспоминая об этой истории. Это случилось три года назад, когда дядя его пребывал на посту наместника Кавказа, и одним из адъютантов его, в чине полковника, был некто Давыдов, женатый на урождённой княжне Джамбакур-Орбелиани. Княжна была миниатюрна, мила и по-грузински красива. И сорокапятилетний фельдмаршал, признанный дамский угодник, влюбился, да так пылко, как бывает только в ранней юности. Кончилась же эта история тем, что наместник, подобно горцу, умыкнул ненаглядную грузинскую княжну у законного мужа, вывезя её за границу. Куда и сам вскоре отправился, 'на лечение'.

Разумеется, генералу этого так просто не спустили. В одно мгновение он оказался фигурой non grate как при Дворе, так и на светских раутах. Отсутствие благоволения знаменитому родичу ощутили на себе и остальные члены княжеского рода. Впрочем… Письмо, ощущаемое приятной тяжестью возле сердца, дарило молодому адъютанту большие надежды на возвращение Высочайшей милости к мятежному дяде.

Коляска тем временем подъехала к ажурным, кованым воротам особняка, снимаемого в Дрездене Александром Ивановичем для себя и своей зазнобы. Выйдя из экипажа и расплатившись с кучером, Владимир остановился перед высокой решёткой ограды, ожидая когда его заметят. Через пару минут к нему вышел немолодой, бородатый слуга в поношенном, но бережно подшитом сюртуке на германский манер, суконных штанах, полосатых гольфах и деревянных башмаках.

– Доложите господину о важном госте! Депеша из Санкт-Петербурга! (эту фразу желательно дать на немецком) – скороговоркой проговорил молодой князь по-немецки, нервно пристукивая каблуком по камням мостовой.

Молча поклонившись, слуга исчез в недрах особняка и вскоре явился вновь со связкой ключей. Отперев ворота перед уже не скрывавшим своего нетерпения гостем, он неторопливо зашагал в сторону здания жестом показав следовать за собой.

Владимир, по аккуратно расчищенной от опавшей листвы, выложенной плиткой дорожке, подошел к потрескавшейся входной двери и вошел в дом. В прихожей царил полумрак и князь, глаза которого ещё не успели привыкнуть к отсутствию света, с трудом нашел удаляющуюся спину слуги. Торопливо проследовав за ним Владимир, задевая предметы мебели, прошел к лестнице на второй этаж. Слуга остановился перед тяжёлой дверью из морёного дуба, и, усмехнувшись в густую, с сединой, бороду, глухо пробасил:

– Велено подождать!

'Да он русский, – мелькнула мысль у невольно покравшего князя, – а я перед ним по-немецки распинался. Конфуз-с'.

Скрипнули петли, слуга проскользнул в комнату и через пару мгновений из-за стены раздался приглушенный бас:

– Зови его, Осип. Зови!

Не дожидаясь приглашения, князь шагнул через порог. Прямо напротив него, на широком, низком диване, сидел крепкий, начинающий лысеть, мужчина чуть старше сорока, в красном, венгерском халате, подвязанном широким чёрным кушаком. На колени его был накинут тёплый, в шотландскую клетку, плед. Рядом, по левую руку от дивана, стоял небольшой, резной столик красного дерева, на котором лежала свёрнутая, явно только отставленная, газета.

– О, Володенька! Давненько не видел тебя, мой дорогой! – Александр Иванович Барятинский, а это был именно он, вставая, радушно поприветствовал племянника. Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спине, и обменялись рукопожатием.

– Ну! Рассказывай, рассказывай, с чем приехал! Неужто просто повидать старика? Или же мне верно денщик мой сказал, что депеша у тебя из Петербурга? – спросил Александр Иванович, вновь присев на диван и жестом предлагая племяннику расположиться в кресло напротив.

– Истинно так, дядюшка, – сказал Владимир, – к стыду своему не из сыновней почтительности, а волей Государя нашего, Николая Александровича, послан к вам был, – коротким движением достав конверт с письмом и протянув его дяде, молодой князь присел в указанное место, заставив старенькое, порядком продавленное кресло поскрипеть пружинами.

– Ты это брось, – рубанул недовольно Александр Иванович, принимая конверт – стыда в том, чтобы службу нести нет и не было никогда. А про кончину государя нашего, Александра Николаевича, слышал я, пусть земля ему будет пухом – добавил он перекрестись, обернулся к столику, беря с него нож для писем и вскрывая конверт.