Тринадцатый Император. Часть 1 - [15]

Весь день цесаревич крепко спал, просыпаясь лишь для принятия пищи. Его щеки залил здоровый румянец. Доктора боявшиеся, в который раз, обмануть наши ожидания объявили его спасенным, лишь во вторник.

Все, как один ощутили на себе милосердье Божия. Я чувствую себя до того окрыленною счастливым известием, как будто мы и не проводили целой недели, постоянно колеблясь между надеждой и отчаянием, снова надеясь при малейшем утешительном признаке. Болезнь миновала.

Едва проснувшись, я обнаружил себя одетым в пижаму, как две капли воды похожую на ту, что была на мне в первый день. Похоже, раздевание меня в бессознательном состоянии скоро войдет моим адъютантам в привычку. На этот раз я лежал посреди огромной кровати, похожей на настоящий полигон, тусклый свет освещал просторную комнату, а за огромными, высокими окнами, немного прикрытыми шторами, противно моросил осенний дождь вперемежку со снегом. Рядом со мной сидела какая-то женщина, её лицо показалось мне смутно знакомым, верно Николай не раз видел её во дворце. Увидев, что больной открыл глаза, она тут же упорхнула из комнаты, громко шурша своей пышной юбкой.

Я быстро провел ревизию своему организму – вроде все относительно нормально. Впрочем, как и всегда после нормального сна. Не очень понятно, что со мной происходит, но, наверное, с самолечением и повышенной регенерацией вышел облом. Или может как вариант, мое сознание не очень хорошо ужилось с новым телом – иногда оно вдруг начинает мне казаться совершенно чужим, не принадлежащим мне, хотя исправно меня слушается. Плюс стрессы и волненья… Да, точно, здесь скорей болен мозг чем тело, решил я. Скрипнула дверь.

– Коленька, как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Ты нас всех до смерти напугал! – Произнесла вихрем ворвавшаяся ко мне женщина, в которой Николай во мне сразу распознал свою мать. Подбежав, приподняв юбки к кровати, она потрогала мой лоб холодной рукой. – Всю неделю мы неотступно молились за твое выздоровление.

– Не волнуйтесь мама, я чувствую себя гораздо лучше, – ответил я и, с трудом скрывая изумление, поцеловал её руку лежащую на моей щеке. Оказывается, я пролежал в постели больше недели! Для меня же весь этот кошмар слился в одну сплошную непрекращающуюся ночь. Вот это да! Наверное, нервы всем истрепал жутко. Мама вон на лет пять постарела.

– Еще ночью, в день твоего приезда, лейб-гвардии Преображенский, Семеновский и Измайловские полки присягнули тебе на верность Коленька, а днем и остальные полки в столице последовали их примеру. Все верят и молятся за твое скорейшее выздоровление и ждут твоего помазания на царствие… – Она не договорила, но я живо ощутил её страх за меня. Страх что я снова впаду в беспамятство.

– Не волнуйтесь мама. Со мной все в порядке, думаю, что в самом скором времени, я совершенно поправлюсь.

То, что мать обрадовалась, было видно невооруженным глазом, хотя ничего толкового я ей точно не сказал. Только то, что она так хотела услышать. На её все ещё красивом, несмотря на возраст, лице робко расцвела грустно-счастливая улыбка, та самая, которая, вероятно, возможно только у наших матерей.

Вскоре ко мне пустили троих моих братьев (ещё двое были слишком малы) – и сестру Марию. Они окружили меня трогательной заботой и любовью, меня порадовала искренность их чувств – никакого намека на зависть к моему высокому положению. «Никса, Никса[6],» – нежно называли меня они, а в их глазах блестели слезы от переживаний за меня. Особенно привлек мое внимание восемнадцатилетний брат Саша, тот самый который должен был бы стать следующим императором, если бы история пошла своим чередом.[7] Решив отвлечь их от переживаний из-за внезапной смерти отца и моей тяжело протекавшей болезни, я принялся балагурить и рассказывать им разные выдуманные истории из недавнего путешествия.

– Раз как-то ночью, будучи в Самаре, мы вместе с Владимиром Барятинским – ну вы же его знаете, решили попробовать местных вин, – бессовестно врал я. – Переодевшись в женское платье служанки, я в лучших традициях рыцарских романов, вышел из квартиры у губернатора. Встретившись в условленном месте неподалеку от дома N с князем, я сменил платье на костюм конюха, впрочем Вовка и вовсе оделся в простую рубаху подпоясавшись одной веревкой. Так вот, едва переодевшись, мы вышли на улицу и отправились в ресторацию, испытывая отчаянное желание погулять, однако же, были завернуты прочь стоящим у дверей швейцаром. Мы, будучи слегка навеселе после званого ужина по случаю моего приезда в город, стали звенеть перед носом у швейцара кошельками. Однако же он все равно не пускал нас, говоря, что сюда может прийти цесаревич со свитой и видеть в ресторации столь бедно одетую публику ему будет не по нутру. На самом деле швейцар выразился гораздо грубее, но не ругаться же при дамах, – я весело подмигнул, тут же покрасневшей сестренке и продолжил. – Однако же все слова швейцара проходили у нас мимо ушей, и мы, разгоряченные вином, необдуманно стали совать ему золотые монеты. Он же, в свою очередь, из-за нашей настойчивости заподозрив нас в грабеже или вовсе в желании нанести вред цесаревичу, вдруг бросился от нас к проходившему мимо приставу и закричал «Караул! Караул!» Пристав тут же бросился к нам и, уже схватив за шкирку Володю, видимо узнал меня и, испуганно отступив на два шага, взял под козырек и как гаркнет с перепугу: «Простите, Ваше Высочество, обознался!», после чего развернулся и бегом бросился прочь. Надо было видеть лицо швейцара. Если бы Володя не поддержал его, тот непременно сполз бы по стене прямо в лужу на которой стоял.