А бывают наоборот — до того разговорчивые, что буквально у тебя мозги кудрявятся. И этот Лёня был, кажется, из вторых.
— Я считаюсь кандидат в педагогически запущенные ребёнки. Так наш классный объявил. Он, говорит, ещё не педагогически запущенный, но кандидат… А я думаю, «педагогические ребёнки» — это ерунда. А вот педагогически запущенные родители — правильно будет! Поддерживаешь ты мою идею?
И Стелла невольно улыбнулась, покачала головой:
— Поддерживаю.
— Вот так! Но запомни: у педагогически запущенных родителей не обязательно должны быть тупые дети.
Стелла, которая прежде всего своих Гору с Ниной считала запущенными, в ответ лишь удивлённо пожала плечами.
— Теперь имей в виду второе: от родителей не зависит и не зависит, в Москве ты живёшь или не в Москве…
— Что не зависит?
— Не зависит, умный человек получится или глупый. Это раньше считались, а теперь — телевизор, книги у всех одинаковые, согласна?
Так он давал ей понять, что он, мол, хоть и деревенский житель, но очень даже ничего себе… Во странный! Машка таких называет «чудак с грибами».
— Мне многое надо знать! — сказал он с особым таким намеком. Чтоб она спросила: «А зачем?»
«Не дождёшься, — подумала Стелла, — хочешь, так сам рассказывай».
— Дело в том, — продолжал он после паузы, — что я собираюсь стать прозаиком.
Так и сказал! Не «писателем» хотя бы, а именно «прозаиком». Странный малый!
— Несчастливое детство даже необходимо для романиста. Ты куришь?
— Я?!
— А что тут особенного? Я, например, бросил. Прозаик должен жить долго. Только в зрелом возрасте по-настоящему овладеваешь мастерством и приходят глубокие мысли… Чего ты на меня смотришь? Я ж тебе объяснил: я умный.
Он шутил, конечно. А в то же время он и правда так думал. Но ведь это, согласитесь, довольно глупо думать о себе: «До чего ж я, ребята, умный!»
Стелла так и эдак перекатывала в голове ответ, всё получалось тяжеловесно. Тоже, кстати, признак не большого ума: если человек полчаса соображает, как бы ему сострить.
И тут она увидела Гору. Они действительно пилили с дядей Веней — не очень толстое берёзовое брёвнышко. Звук из-под пилы вылетал весёлый и повизгивающий. Дядя Веня первый заметил Стеллу, улыбнулся. Но продолжал пилить, а пила продолжала взвизгивать.
Гора стоял спиной, сутуло склонившись над козлами. Наконец, через несколько «взвизгов», он оглянулся. На лице его была задумчивость, усталость. Но вот в секунду, в полсекунды проступило столь дорогое и знакомое ей радостное выражение… И она сделала неуверенные, как по льду, два шага навстречу Горе.
— Стрел-ка!
И сразу с таким огромным облегчением Стелла почувствовала себя маленькой, почувствовала себя дочкой. А вовсе не с тем отцом!
После пяти минут всякой вежливости они пошли домой. Молчали — сперва, чтобы отойти, чтобы «чужие люди» не слышали, но потом — просто никак не могли выговорить первое слово. Не глядя, большою своей рукой, обученной за привычные много лет, он нашёл её плечо.
И всё же никак не начинался разговор!
— Лёнька этот… — наконец сказала она неуверенно.
— Что?
— Ну, дяди Бенин сын…
И принялась молотить со всей возможной искренностью, перемывать Лёне Нилегину косточки. Называется: «непосредственный ребёнок делится с родителями своими яркими и наивными впечатлениями»…
И вдруг Гора успокоенно улыбнулся:
— Стало быть, у вас всё в порядке дома?
— Почему?
— Ну раз ты спокойно можешь нести эту околесицу…
И снова нависло…
— Живём нормально, — сказала Стелла.
Далее она обрела вдруг несколько даже холодноватое спокойствие и принялась рассказывать про их житьё, словно бы разглядывая его со стороны.
Такие минуты в жизни не проходят даром… Может, это зрело в ней, такое умение в трудном разговоре быть точной и спокойной — объективной, как говорят взрослые. А может, родилось в один момент, как взрыв мины, на которую наступила неосторожная нога. Но это уж не пропадёт. И через много лет кто-то скажет: «Вот учитесь у Стеллы Георгиевны. Её принципиальности, трезвой оценке»… Но это ещё нескоро будет. Когда-нибудь только в третьем тысячелетии…
А пока они шли по тихой этой дороге, и Гора слушал, опустив голову, внимательно. Распахнул калитку, пропустил Стеллу вперёд как взрослую.
Заметил, что она не пошла в дом, положил ей ладонь на голову — такой всё-таки высокий и старший рядом с ней:
— Ты?.. — и остановился. — Из-за того, что твоя комната?..
— Она мне не нужна! — быстро сказала Стелла.
И пауза… Гора ей ничем не возразил. Стелла говорит: «Я тебе возвращаю эту комнату», а он в ответ не закричал: «Что ты! Живи сколько хочешь!» Он стоит и молчит. Это значило… Это значило — он не собирается мириться с Ниной и понимает, что в следующие лета здесь Стеллы не будет.
Всё-таки, ещё надеясь на что-то, она спросила:
— Что же мне передать Нине?
— Ну… А ты что, разве уже собираешься уходить? Чайку погоняем…
Такими словами обычно удерживают гостей. Он и сам это почувствовал.
— Что-то мы с тобой попали не в тот тон! А передать… — сделал широкий жест рукой. — Передай вот это всё. Не пью, курю, работаю. Впрочем, сие сугубо моё личное дело… извини! Да и разве она просила что-либо узнать?
