Однако недолго ей разрешили так постоять!
Из-за дома вышел мальчишка. Стелла не слышала, как он открыл калитку и когда именно вошёл. Но это был явно не жулик. Это был кто-то из своих… из новых своих. Он шёл уверенно. В дом даже не заглянул, словно знал, что хозяев нет. Сел на лавочку перед врытым в землю одноногим столом. Откинулся на спинку, покачался… Там один гвоздь дезертирил, и теперь можно было качаться. В сущности же, доламывать скамью!
На столе лежали какие-то бумаги, придавленные четвертинкой кирпича, и стояло блюдце с окурками. Мальчишка убрал блюдце под стол, чтоб не воняло, совершенно по-свойски! Потом стал смотреть, что там написано на листках. Гора любил рассовывать в разные места блокноты, стопки бумаги. Он ведь конструктор, у него мыслей полна голова. Неизвестно где какую придётся хватать за хвост.
Но этот чего понимает?! Мальчишка продолжал спокойно рассматривать Горины записки.
Наглец какой! Просто наглец!
Тут она поймала себя на том, что и сама занимается не очень благородным делом — подглядывает, и уже долго… Но этот! А главное, каков тупица: на него смотрят в упор, он ничего не чувствует. Тупица!
Преисполненная презрения, Стелла кашлянула для верности два раза. «Тупица» вздрогнул, но — ух ты какой! — тут же взял себя в руки, весь замер, а в то же время продолжал листать Горины странички. Потом поднял, наконец, голову — спокойно, замедленно… Взгляд его сразу попал в Стеллу. Точно, как выстрел!
Теперь и она вся замерла, не давая себе вздрогнуть или отвести глаза.
И долго длился этот перегляд — не из любопытства, не из желания познакомиться, не из-за того, что кто-то влюбился в кого-то с ходу и наповал. А из-за того лишь, что ни один не хотел уступать другому. Такой глупый повод ломать глаза!
Не успела она это подумать, как мальчишка сам перестал на неё смотреть. Словно он первый сообразил быть умнее. И тут Стелла поняла, на кого он похож — на тётю Машу, молочницу. Так это, стало быть, её сын! Как его зовут-то? Витёк, что ли?
Но мальчишка снова опередил её:
— Привет. Ты Романова, дяди Егора дочка? Я и смотрю: на мать похожа как две капли.
А Стелле вчера казалось, что она похожа на Игоря Леонидовича. На отца.
— А я знаешь кто?
Стелле не захотелось признаваться, что и она узнала в этом мальчишке черты тёти Маши — подумаешь какой теледиктор. И в ответ равнодушно пожала плечами.
— Я Нилегина Вениамина Сергеевича сын.
Нилегин? Тут же Стелла вспомнила, что на столе, который она сейчас попирала коленками, на клоках разорванной бумаги почерк чей-то чужой. Ясно! Приехал Горин сослуживец. А этот — его «сынуля».
— Вижу по твоему лику, не знаешь ты, кто такой Нилегин Вениамин Сергеевич! Ну, естественно, Георгий Георгиевич — это понятно. А какого-то лесничишку по имени-отчеству звать вроде даже и глупо… правильно тебя понял?
Значит, всё-таки это был сын тёти Маши. И дяди Вени. Надо же: такое имя редкое — Вениамин, можно уж догадаться. Но как раз оно-то её и сбило.
— Да признавайся смелее. К чему эти стеснения!
Не поймёшь, то ли он шутит, то ли действительно комплексует… Псих! А почему, собственно, она обязана знать каждого взрослого по чинам и званиям? Они же ей не представлялись Вениаминами Сергеевичами.
— Ты теперь со мной и нюхаться не будешь? Такая интеллигентка с таким плебсом…
— Нет, не буду! Потому что нюхаются собаки.
— Запомни! — сказал он голосом лектора из Общества по распространению знаний. — «Нюхаться» значит то же самое, что и «кадриться», «клеиться», что в свою очередь на человеческом значит «заводить разговор с целью знакомства»… Так ответишь ты мне, если я заведу с тобой разговор с целью знакомства?
Никогда она не ожидала, что у дяди Вени такой сын. Жутко странный. И она ответила:
— Ну, если уж… то, может, «понюхаюсь».
Мальчишка улыбнулся и посмотрел на неё внимательней:
— Я лично Леонид. А ты?
Пришлось и Стелле назвать своё имя. И он, конечно, не упустил случая дежурно скривиться.
Почему они все такие дураки? Что Стелла сама себя называла? А Лёня уже преспокойно говорил своё. И больше даже не Стелле, а так, в пространство кому-то. Как дядя Веня прогулял чужую бензопилу «Дружба», как потерял время. Потом приходит: «Помоги, Егорушка…»
— Мог бы и ты помочь.
— Мог бы. Да вот хоть убейся, не буду! Ну что, пойдёшь ты к нам или нет?
Получалось, что идти ей надо. Когда она спустилась, Лёня изучающе-долгим взглядом проехался по ней с головы до ног, но ничего не сказал… и на том спасибо! Пошли к калитке. Опять рассматривает! Резко она обернулась:
— А ты почему здесь оказался?
— С шестого урока ушёл, — ответил он медленно. — Домой идти — нарываться. А здесь никого нет… Но я, между прочим, не спрашиваю, как ты попала сюда в такое же учебное время. Не спрашиваю, не спрашиваю, успокойся…
Есть мальчишки — вместо разговора буркают тебе по одному слову. Считается, они стеснительные и оттого грубоватые. Но они грубоватые и даже грубые оттого, что неразвитые. Знает про что-нибудь одно: про хоккеистов там или про шахматы. А копни про другое, он и поплыл. Или начинает хамить… Якобы стесняется.
