А это совершенно близко. Двадцать минут — даже излишне.
Они медленно пошли по Плющихе — одной из самых теперь коротких московских улиц. От неё, в сущности, осталось лишь название да десяток домов.
Так они ходили по Плющихе и до звонка. Здесь есть две молочные, в разных концах, и они курсировали от молочной до молочной. И волновались, как последние дурочки.
На правой стороне, как раз возле одной из молочных, какой-то международный банк. Милиционер даже обратил на них внимание.
— Давай хоть пойди поешь, — говорила Маша. — Или пойдём ко мне поедим.
Куда там есть. Она разговаривать-то почти не могла… Шла и чувствовала локтем Машкину руку.
Нет, это будет не тот человек, не из кафе. Того Стелла где-то видела. А отца не видела никогда. То есть видела, конечно, — до двухлетнего возраста. Но это же хуже, чем во сне.
Хм… если она и так знает, что не тот, зачем встречаться? Она ведь только хотела узнать. А теперь узнала — сама додумалась. Чего же идти?
Но её тянуло что-то, что-то похожее на любопытство… и не совсем любопытство — увидеть его. Стелла себе не нравилась за это, понимала, что делает предательство — по отношению к Ваньке и к Горе.
Нет, извините! Никакого Горы. Пусть он сам разбирается.
А по отношению к Ваньке — да, предательство. Если б Ваня это узнал, ох как многое бы развалилось!
И всё-таки она шла.
Памятник Льву Николаевичу Толстому поставлен в восточной оконечности того тенистого места, где Стелла и Маша неделю назад «скверно» учили уроки. Здесь что-то вроде площади от пересечения двух улиц: невзрачной и тесной улицы Льва Толстого, заставленной какими-то учреждениями, складами, фабриками, и Пироговской улицы, которая среди бывалых москвичей и местных жителей ещё имеет название «улицы Жизни»: дело в том, что начинается она родильным домом, а кончается Новодевичьим монастырём и кладбищем.
Памятник Льву Толстому поставлен был в Москве довольно недавно — много позже, чем, например, памятник Пушкину или Гоголю. И как следует он ещё не обжился. Всё чувствует себя гостем.
И москвичи тоже это чувствуют! Они легко могут назначить свидание у памятника Островскому около Малого театра или у памятника Грибоедову в начале Чистопрудного бульвара. Не говоря уж о знаменитом памятнике Пушкину — здесь вообще назначается половина московских свиданий!
Но никому не придёт в голову встречаться у памятника Льву Толстому. Вот лет через пятьдесят, наверное, будет уже по-другому.
Стелла тоже ощущала какую-то ненатуральность этой встречи у Толстого. Но ей казалось — это простой мандраж… по-человечески говоря, волнение.
Сейчас Маша и Стелла были совершенно одни на серо-пустом пространстве рядом с тяжеловесной сидящей фигурой Толстого.
Наконец опомнились, что нужно же соблюдать конспирацию! Машка притаилась где-то в складках каменной одежды громадного графа, а Стелла продолжала заметно стоять среди выстеленной гранитом площадки.
И здесь из своры легковушек, которые бросились от Садового кольца по Пироговке, отделилось такси. Беззвучно и стремительно такси затормозило у края тротуара. Стелла сразу угадала: это приехал он!
Только взглянула — господи, который был в кафе! И тут же поняла, кого он так напоминает. Собственное её, Стеллы Романовой, лицо. Они были с ним буквально как две капли. Но, конечно, настолько, насколько девочка может быть похожа на сорокалетнего мужчину.
Улыбаясь, он протянул руку. И ни «здравствуйте», ни «до свидания» — волновался или… шут его знает. Что оставалось Стелле? Она тоже протянула руку. Но это вышло не пожатие. Он не отпустил её. Другой рукой взял за плечи и так повёл к такси… Ниточка с Машкой обрывалась.
Как же быть? Куда кинуться душой? Отшить его? Отшутиться? Что я, мол, с чужими мужчинами в такси не езжу… Это было невозможно, как-то мерзко. Она влезла в машину, на заднее сиденье, и он за ней. Оглянулась в окошко. Памятник уже поехал назад. И там где-то, среди бесконечного камня, мелькнула живая растерянная физиономия Машки. Показалось Стелле, спутник её тоже глянул в заднее окошко. И быстро усмехнулся.
Но ей некогда было думать про эту ухмылку. Тут имелись вопросы куда опасней — хотя бы как его звать, этого «спутника»: на «ты» всё-таки или на «вы»? Откуда-то, с невидимой стороны Луны, выплыло имя: Игорь Леонидович — так его звали. Повеяло отчуждённым и забытым.
Но ведь какое-то время, в самом начале, он был не чужой. Встречал Нину из роддома. Стелла легко представила себе эту сцену, потому что помнила, как Гора встречал из роддома Нину. Гора её поцеловал и взял свёрток с Ванькой… Значит, и этот… Игорь Леонидович тоже поцеловал Нину и взял из её рук свёрток со Стеллой… Не умещалось в голове!
Нина и Гора купали Ваньку…
И меня он тоже купал?!. Видел меня голую… Это привело её в ужас, в панику. Она вся так и сжалась. Не было никакого выхода — только умереть или исчезнуть, превратиться в облако сигаретного дыма и выплыть через щель в окне.
Чтобы хоть как-то отвлечься от ужасного, она стала незаметно рассматривать, во что отец одет.
Оказалось, совершенно по-нормальному. Даже немного старомодно. Какие-то сандалеты из ремешков — многие подумали бы, прежде чем их надевать. Серые брюки — самая обычная шерсть с синтетикой. Рубашка голубоватая — ворот совсем не модный, раскрыт, рукава закатаны. А в наше время рукава закатывать не рекомендуется.
