Тринадцатый этаж - [48]

Я проковылял к двери, все еще открытой после прихода Карра, и выбрался в холл. В полуоцепенении я нажал кнопку вызова лифта.

Выйдя на улицу, я побрел, спотыкаясь, к стоянке. Я миновал одно здание, где был установлен телеэкран, на котором для всех желающих прохожих демонстрировалась панорама насилия у корпорации «Реэкшенс», снимаемая камерами сверху. Но я лишь отвернулся. Мне не хотелось знать, как разворачивается сражение.

Через полквартала от стоянки я остановился в нерешительности перед зданием театра «Психорама». Почти ничего не видя, я уставился на его афиши, кричащие о выступлении Рагира Роджасты — «выдающегося абстракциониста-чтеца нашего времени».

Театральный служащий, облаченный в мундир, обращался к проходившим мимо пешеходам:

— Добро пожаловать, господа. Дневное представление вот-вот начнется.

Мой разум являл собою мешанину путаных, приводящих в ужас мыслей. Я погрузился в черное, беспросветное отчаяние. Следовало найти какой-нибудь способ очистить голову, чтобы я смог решить, что делать дальше и делать ли вообще что-нибудь. В бегстве смысла не было, ибо где я могу спрятаться? Со мной могут войти в сопереживательную связь и удалить меня из симулятора где угодно. Так что я заплатил за вход и торопливо вошел в фойе театра.

Я занял первое попавшееся пустое место среди рядов сидений, расположенных кругом, и безразлично уставился на вращающуюся сцену в центре.

На сцене сидел Рагир Роджаста, облаченный в великолепные восточные одежды и тюрбан, со скрещенными на груди руками; вращение сцены посылало его гипнотизирующий взгляд по рядам зрителей. Игра мягкого света на его суровом смуглом лице показалась мне успокаивающим контрастом по сравнению с тем, что творилось на улице, и побудило меня надеть колпак участника.

Мне не потребовалось закрыть глаза, чтобы глубоко погрузиться в концептуальную поэзию Роджасты. В одно мгновение все мое поле зрения захватил великолепный парад самых ослепительно прекрасных драгоценных камней, которые я когда-либо видел. Рубины и сапфиры, бриллианты и жемчуга перекатывались один по другому, их ослепительная красота покорила даже мое электротелепатическое восприятие их совершенства.

На подернутом туманом фоне зыбучих песков и ленивого моря драгоценные камни отбрасывали лучи, ярко освещая темные глубины. Затем, подобно разинутой пасти колоссального морского дракона, черная пучина распахнулась. И в глуби этой разверстой пасти океана засиял самый красивый бриллиант, который можно себе представить.

Вокруг, словно я находился вовсе не в театре «Психорама», я ощутил толщу воды, страшное чувство одиночества, которое возможно только в морских глубинах, ужасный приступ отчаяния и мощное гидростатическое давление.

И вдруг случилась резкая метаморфоза — от влаги к обжигающей сухости, от гнетущего одиночества погружения на невероятную глубину к удушающему зною бескрайней пустыни.

Единственной деталью, которая оставалась стабильной во время этой перемены, был тот огромный несравненный бриллиант. Но и он теперь начал подвергаться трансформации — превращаться в нежный алый цветок с великим множеством лепестков, который источал дурманящий аромат.

Мысленная проекция образов, выполняемая Роджастой, обладала таким гипнотическим действием, что я без сопротивления позволил духу читаемых стихов захватить меня в плен. И я узнал отрывок:

О, сколько самоцветов лучезарных

Пещеры океанские в кромешной тьме скрывают.

О, сколько же цветов благоуханных

Вдали от глаз людских от зноя увядают.

Конечно, это была «Элегия» Грея.

Теперь мы смотрели на обильную растительность по обеим сторонам марсианского канала. Воды канала колыхались из-за тысяч беспокойно движущихся…

Поэтическое представление прервалось на полуслове; в зале «Психорамы» зажглось освещение. На сцену опустился четырехсторонний телеэкран, накрыв Роджасту, и каждая из сторон экрана немедленно ожила, демонстрируя картинку происходящего вокруг здания корпорации «Реэкшенс».

Там уже было восстановлено некое подобие порядка. Ряды сборщиков информации быстро редели под множеством лучей мощных лазерных пушек, которые установили на здании.

Подоспели федеральные войска. Солдаты толпились на крыше; они целыми ротами опускались на площадь в армейских аэромобилях.

Ассоциация сборщиков информации потерпела поражение.

Большой Оператор проиграл.

Верхнему Миру не удалась его последняя отчаянная попытка уничтожить симулятор Фуллера, применяя рациональные для нашего мира средства. Большой Оператор оказался не в состоянии сохранить свою систему опрашивания — нашу организацию сборщиков информации.

Я знал, что это означает.

Весь мир целиком должен быть стерт, чтобы стало возможно спрограммировать новый симуляторный электронный комплекс для прогнозирования поведения.

Я снял с головы омертвевший шлем участника и просто сидел, думая о том, когда это случится. Будет ли всеобщее депрограммирование проведено немедленно? Или Большому Оператору сначала нужно проконсультироваться со специальной группой советников, с каким-нибудь советом директоров?

По крайней мере, утешил я себя, мне больше не нужно волноваться, что сотрут только меня лично или хотя бы прощупают мои мысли с помощью сопереживательной связи. Если планируется стереть все единицы, то мне предстоит просто провалиться в бездонную яму вместе с остальными.