Тринадцать осколков - [9]

— Хорошо, хорошо, знаю, что вы не виноваты. Это я так, авансом, лейтенант, на будущее пожурил вас. — И, несколько подумав, продолжает: — Наш десант — дело нешуточное, товарищи. Таких десантов, как наш, и в такой сложной обстановке, кажется, еще никто не высаживал. Надо все взвесить, ко всему быть готовыми… Пошли, товарищи. А командиру, Замков, все же передайте мои слова, — уже выйдя из укрытия, напоминает Шатров лейтенанту.

Передовой наблюдательный пункт — это квадратная землянка, обитая досками, пахнущими смолой. Посередине стол, на котором полевой телефон, конторская книга и большой жестяной чайник с водой. В потолке дыра, в которую пропущена труба перископа, а в стене узкая амбразура. Это помещение куда уютнее нашей землянки с вечными испарениями от портянок и обуви.

— Добро. Что в матросском кубрике, — довольный порядком, определяет Чупрахин.

Пользуясь тем, что Шатров задержался наверху, Кувалдин с видом знатока поясняет:

— По всем признакам, мы попали на наблюдательный пункт самого командира дивизии. Надо это иметь в виду, вести себя прилично…

— Не дети, без напоминаний соображаем, — парирует Иван, беря со стола бинокль и устраиваясь у амбразуры.

Входит Шатров. Заметив Чупрахина с биноклем, он ледяным голосом говорит:

— Между прочим, войсковой разведчик отличается от остальных бойцов высокой дисциплинированностью и выдержкой. Положите прибор на место!

— Есть! — быстро отзывается Иван и вытягивается перед подполковником в струнку, но выражение лица остается прежним: вот-вот он произнесет то, от чего самая строгая душа отойдет, потеплеет.

Шатров проходит к столу:

— Прошу слушать внимательно. Вот журнал наблюдения, — берет он со стола серую книгу. — Здесь есть графы: первая графа — в ней отмечается время обнаружения объекта, вторая графа — район, место обнаружения объекта, третья — что конкретно замечено: живая сила, огневая точка или транспорт, и четвертая графа — выводы наблюдателя, ваши предположения и заключения. Ясно? Какие будут вопросы? Нет? Прошу посмотреть журнал.

Склоняемся над книгой, листаем и искоса посматриваем на Шатрова, стоящего у стереотрубы.

— С оптическими приборами умеете обращаться?

— Изучали, — хором отвечаем Шатрову. — Командир показывал.

— Хорошо. Вы, товарищ Кувалдин, наблюдайте в стереотрубу. Объект наблюдения — южная часть крепости Еникале. Вы, товарищ Чупрахин, — в бинокль через амбразуру, объект наблюдения — северная часть крепости. Журнал ведет Самбуров. Обо всем замеченном докладывайте Самбурову. Вот вам часы, — он подает их мне и распоряжается: — По местам!

Взяв в руки карандаш, склоняюсь над раскрытым журналом. Наступает глухая тишина. Тиканье часов превращается в наковальный звон. «Так-так, так-так» — ритмично, без малейшей фальши отбивает секундная стрелка. Шевелится и кряхтит Чупрахин. Кувалдин неподвижен, словно превратился в неодушевленный предмет. Шатров, зажав в зубах трубку и заложив руки за спину, ходит из угла в угол.

— Время! — пушечным выстрелом гремит Кувалдин.

От неожиданности подпрыгиваю, дрожащей рукой стараюсь попасть в нужную графу, докладываю:

— Десять часов тридцать пять минут.

— Южнее поселка тридцать метров, — продолжает Егор, — группа солдат во главе с офицером. Производят оборонительные работы.

Подполковник выхватывает изо рта трубку и, оттолкнув Кувалдина, припадает к окуляру стереотрубы. Минуту он топчется на месте, потом уступает место Егору:

— Продолжай наблюдать, начало хорошее. — И подходит ко мне: — Записали? Четче ведите журнал, не торопитесь. Вот резинка, лучше напишите время.

Он садится у входа. Вновь наступает тишина. Но теперь она уже не томительная, какой казалась в начале работы. И журнал кажется не таким сложным. Теперь даже можно немного помечтать. Сколько сейчас таких, как мы, наблюдают за противником! День и ночь непрерывно они следят за врагом, регистрируют малейшее движение, замеченное на той стороне. И все это где-то в большом штабе суммируется, обобщается, наносится на карты, делаются выводы, предположения, намечаются планы. Сколько людей готовят эту трудную десантную операцию! И в Москве, наверное, сейчас кто-то занят, нашим делом: может быть, так же вот, как и мы тут, ночи не спит — думает, планирует, с тревогой и надеждой дает указания, получает сведения с южного крыла гигантского фронта.

— Бурса! — вдруг кричит мне Чупрахин. — Запиши: сволочи тянут на тракторе какое-то большое белое колесо. Не иначе как дот оборудуют у самого мыса. Запиши, чего смотришь?

Шатров поднимается. Его лицо делается бурым, потом неожиданно для нас подполковник улыбается:

— Кто же так докладывает? Четкости нет.

— Четкости? — еще находясь в первоначальном возбуждении, переспрашивает Иван. — А суть, самую суть доложил?

— Суть-то понятна. Дайте бинокль… Та-ак, правильно схвачено. Разведчику нельзя ошибаться. — Он достает из планшета карту и синим карандашом наносит условный знак. — Об этом надо доложить артиллеристам, они возьмут эту огневую точку на учет, — поясняет он нам.

Видимо довольный нашей работой, Шатров теперь стал более разговорчив. Он рассказывает о проливе, о рельефе прибрежной части полуострова, о крутых, скалистых берегах. Потом узнаем, что подполковник до войны служил в Бакинском пехотном училище, в начале войны командовал стрелковым полком в Крыму, оборонял Керчь и последним переправился через пролив на плоту, построенном из кузова автомашины и колес. Плот отнесло в море, и Шатров пять дней болтался там, пока его не подобрал наш сторожевой катер. Затем полмесяца он пролежал в госпитале и вот снова на фронте.