Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - [39]

— Здесь, — сказал капитан, — лежали они… все тринадцать… Выбросило их море… люди взяли… предали христианскому погребению…

Мне показалось, что в голосе капитана проскользнула какая-то завистливая нотка…

Он остановился, снял шапку и погрузился в молитву. Я молча последовал его примеру. Окончив молитву, капитан преклонил на минуту колени, потом быстро пошел назад. Я следовал за ним.

— Погибли вблизи берега, — повторил капитан. — Я понял, что они не спасутся. О, что я испытал в ту ночь, когда гибло мое судно, мой «Амур», моя любовь! Что осталось мне еще в жизни? Отец копил всю жизнь, отказывая себе во всем… Он жил этой мечтой… я тоже… И вот… в первый же рейс… Я посмотрел еще раз на море… мое море, которое я одно любил в жизни… Оно захлестнуло шлюпку, давшую течь… Люди в темноте боролись в волнах за свою жизнь. Я знал, что напрасно… А берег был так недалеко… Бушевало море в полной тьме. Высокие волны перебегали по палубе, унося наш «Амур», потерявший руль, к неведомой цели. Посмотрел на море в последний раз. Потом вошел в свою каюту. Запер за собой дверь. Открыл иллюминатор и выбросил ключ… Волны хлынули в каюту, холодные… соленые…

Капитан замолк. Я не решался прервать его молчания — до того жуток был его странный рассказ: «Закрыл дверь каюты. Волны хлынули в окно». Но как же он спасся? Почему никто не знает о его спасении? Как он идет здесь, рядом со мной?

Тучи скрыли последние звезды. Ночь стояла совсем черная. Только там, на юго-западе, вспыхивал лентой проблесковый огонь маяка.

Внезапно в темном море еще огни. Огни проходящего судна: зеленый, красный… Куда оно идет? Я знал, что там, на горизонте, иногда видны проходящие буксирики, которые тащат плоты. Но откуда взяться буксиру ночью? И потом… Нет, ведь пароходы несут три огня — белый, зеленый и красный — а два — парусники! Значит, какой-то парусник в море. И держит курс прямо к берегу! Зачем? Ведь здесь же мелко? Куда он? Куда?

Я хотел спросить капитана — не мог. Он также не сводил глаз с этих внезапно появившихся огней… И теперь мне показалось, что огни — вовсе не двигаются… Да, да, они на месте… У самого берега… Но ведь стоящее на якоре судно не несет никаких огней, кроме белого… Как же… И внезапно я понял: огни были зажжены на «Амуре»!

Мы подходили. «Амур» стоял к берегу не кормой. Стоял носом, и жутко горели на нем отличительные огни…

Каких-нибудь сто шагов отделяли нас от «Амура», когда судно начало медленно поворачиваться. Теперь оно стояло к берегу бакбортом. Горел только один красный бортовой огонь. Жуткий кровожадный глаз…

— Красный!! — с ужасом воскликнул капитан. — Три года прошло… Значит — еще и еще!!

Такая тоска, такой нечеловеческий ужас звучал в голосе капитана, что мучительно-жуткое чувство пронзило меня насквозь.

Он пошел вперед. Просто бежал. Как будто бы хотел уйти от красного глаза. Но не поравнялись мы еще с «Амуром», как огонь как-то сверкнул, как бывает с выгорающей электрической лампочкой — и погас. «Амур» лежал перед нами мрачный, забытый… К берегу кормой… И дощечки не было видно в темноте…

Неужели мы бродили с капитаном всю ночь? — Там, за лесом, светлело…

— Не забудьте, что я остался в каюте! — как-то странно сказал капитан. — Не забудьте!

Я оглянулся в последний раз на темные очертания «Амура»… Да, но где же капитан?

Его не было ни около меня, ни впереди, ни сзади. Пустым лежал предо мной берег в свете занимающегося дня.

Тихо плескались волны.

— «Не забудьте, что я остался в каюте», — целый день не давали мне покоя эти слова.

Я не знаю, я не хочу знать, что мне думать о вчерашней ночи. Я не хочу думать о ней, но иду к «Амуру». Зачем?

— «Не забудьте, что я остался в каюте»!

Сегодня море бурно. В полдень налетела северная буря, и все продолжает усиливаться. Северная, холодная. И все же, подойдя к «Амуру», я почувствовал, что взойду на судно. На мне высокие сапоги и дождевой плащ. Я должен увидеть каюту капитана Брауна. Должен!!

Но волны были так высоки, так сбивали с ног, что я не был в состоянии добраться до палубы. А если даже и доберусь — как попаду в каюту, когда внутри вода? Волны толкали меня прочь, волны гнали меня от мертвого судна…

Не пускали меня на «Амур»!

Следующее лето я не жил в В. В апреле я тяжело заболел, два месяца пролежал в больнице, а потом доктора послали меня еще в санаторию. Но как же мог я хоть один год не побывать в В.? Ну, хоть бы несколько недель! Я поехал туда в конце сентября.

Я давно не был в лесу. То, что было около санатории, с трудом можно было назвать лесом. Да там мне и не разрешали много гулять. Поэтому, отправляясь в В., я вылез одной остановкой раньше и пошел дальше пешком. С версту через деревню, потом мимо кладбища, потом — лес. И дальше вся дорога лесом…

Живописное кладбище, расположенное на горе. С него — чудесный вид: на реку, на море. Здесь спят вечным сном старые моряки, проведшие остаток дней своих на суше. Из последнего дома их видно море… Многие, многие моряки родом из этой деревни.

Весной превращается кладбище в рощу цветущей сирени. Летом утопает в цветах. Одна могилка спорит с другой красотой своего убранства.