Трилогия о Мирьям - [8]

— Посидели, отдохнули — пора опять за работу, — сказал дедушка, заметив, что девочка уже устала возиться с тисками.

— Ну ладно, — согласилась Мирьям, позволив дедушке снова усадить ее на обычное место.

Мирьям наблюдала за дедушкой, который вытряхнул пепел из трубки в горн и снова подошел к тискам. Дедушка казался ей таким же красивым, как сам бог, на которого она достаточно насмотрелась на красочных открытках. Только бог, видно, никогда не работал, потому что его одежда не была такой замызганной, как синяя дедушкина блуза — вся в масляных пятнах и в подпалинах от искр.

— Какая же тут сегодня получится животина? — рассуждал дедушка, разглядывая на свет железку.

— Лошадка! — просила Мирьям.

— Лошадка так лошадка, — соглашался дедушка и улыбался. От этой дедушкиной привычки безмолвно улыбаться у Мирьям почему-то всегда становилось на душе очень радостно. Ведь люди так редко улыбались. А дедушка всегда мог улыбаться, да так долго, что на лице успевали появиться две морщины, которые начинались от уголков глаз и расходились по щекам и по лбу и от которых веером разбегались бесчисленные складочки.

Дедушка мог улыбаться, хотя у него была крикучая бабушка и было два сына-неудачника. Может быть, дедушка сам и не думал, что у него сыновья не удались.

Мирьям пришла к выводу, что дедушка — это нечто другое, чем жених. С дедушкой можно посидеть на корточках в мастерской, он, бывает, и в кино водит, и к Длинной Башне тоже.

В кино они сидели с дедушкой всегда ровно столько, сколько это нравилось Мирьям. Иной раз удавалось вдоволь насмеяться, когда на экране один дяденька — толстый и короткий — и второй — тонкий и длинный — колошматили друг друга, падали, перекатывались через диван и вытворяли разные смешные штуки. Но случалось, что становилось скучно, никто никого не гонял, тогда Мирьям дергала дедушку за рукав и шептала, что ей надоело. Дедушка никогда не возражал, и они, взявшись за руки, выходили из темного зала на улицу.

Зато ходить смотреть Длинную Башню никогда не надоедало. Во-первых, туда вела интересная дорога. И полакомиться удавалось: дедушка покупал у придорожных лоточниц сочную клубнику, а ближе к осени — и яблоки или ягоды, которые были всегда вкуснее тех, что росли в саду за домом. И только помидоров вкуснее, чем выращивал дедушка, Мирьям не знала.

К Длинной Башне надо было идти через низкий сосняк, за которым сразу начинались свалки, возле узкой и извилистой тропки пышно разрастались лопухи, репейник.

Мирьям еще никогда не удавалось подойти вплотную к таинственной Длинной Башне. Дорогу преграждали ямы с обрывистыми берегами, в их неподвижной бездонной глади отражалось поднявшееся в небо стрельчатое кирпичное строение. Возле Длинной Башни никогда не было видно людей, хотя рядом с ней и прикорнуло несколько низких домиков.

Как-то раз дядя Рууди сказал, что никакая это не башня, а просто развалюха — труба заброшенного кирпичного завода. Мирьям была страшно разочарована и бросилась к дедушке за утешениями. Дедушка стоял на своем и по-прежнему называл трубу Длинной Башней.

Но сомнение уже было посеяно.

«Поди-ка пойми людей, — озабоченно подумала Мирьям. — Кто из них глядит на вещи прямо, а кто и вовсе из-за угла косится?»

Из железки в заскорузлых дедушкиных руках за это время получилось животное, в котором Мирьям признала коня с развевающейся гривой.

Рабочий день в мастерской закончился.

4

В деревянном доме, который выходил окнами на улицу, жила семья Бахов — их отпрыска, рыжего Хейнца, Мирьям не любила. Она была не из тех людей, которые ни за что ни про что начинают ненавидеть человека, для этого нужна была веская причина.

Это случилось еще в далеком детстве, было тогда девочке всего годика два, и играла она однажды в песочнице. Хейнц, бывший на четыре года старше Мирьям и уже тогда выделявшийся своим коварством, подкрался сзади и стукнул девочку молотком по голове. А когда она закричала, он толкнул ее на землю и еще несколько раз ударил, и все норовил попасть по голове, чтобы оглушить Мирьям, выпекавшую из песка пирожные.

Злодеяния Хейнца Мирьям не забывала.

Годами зрела в ней месть. Но проклятая история— не хватало силенок. Стоило ей подрасти, как Хейнц вырастал еще больше.

Пришлось идти на хитрость. Мирьям делала вид, будто она совсем забыла о том, что произошло тогда возле песочницы. Иной раз играла с Хейнцем, а порой даже заходила и к нему домой.

Квартира Бахов казалась Мирьям очень странной. Не потому, что по-бабушкиному властная Линда Бах, мать Хейнца, по полдня, привалившись грудью к подоконнику, словно ленивица, проводила у окошка и загораживала свет в комнату. Нет. Эта обычная квартира — комната и кухня — выглядела диковинной потому, что в ней стояло четыре кровати, хотя здесь жило всего три человека. Одна кровать стояла в кухне, куда через стеклянную дверь, которая вела из комнаты, едва просачивался дневной свет.

Хейнц объяснил, что когда у мамы собирается «гезель-шафт», то он спит в кухне. Частенько так поступает и его отец, потому что он не любит гулять. Мирьям так и не разобрала, что это за «шафт» такой, и решила, что как- нибудь сама поглядит.