Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев - [60]
Комментарии здесь излишни.
Если эпизоды, изображающие Трикстера в качестве божества или изначального творца, можно исключить как не принадлежащие первоначально связанному с ним циклу, то как же тогда начинался этот цикл в своей наиболее древней форме? Думаю, вполне вероятно, что он начинался с рассказа о некоем существе неопределенного вида, постоянно мучимом сильным голодом, охваченном стремлением странствовать и движимом сексуальным желанием. Трикстер часто изображается в виде старика. Хотя слово «старик» в данном случае не следует понимать буквально. Это, скорее, означает «человек без возраста», человек, который жил всегда. Среди западных племен Северной Америки, то есть северо-западного побережья Канады и Западных равнин, его облик меняется, но обычно он носит имя животного. Поскольку в данном случае, как, впрочем, и во всех других, он по собственному желанию может принимать любой облик, его животная форма — лишь одна из возможных. Однако существуют и некоторые специфические физические черты, которыми он обладает у многих племен. Самые важные из них — его огромный пенис и большие внутренности.
Сейчас мы подошли к одному из наиболее важных вопросов, а именно: какие эпизоды можно с уверенностью считать непременной частью цикла о Трикстере? Чтобы получить сколько-нибудь удовлетворительный ответ на данный вопрос, нам необходимо внимательно рассмотреть тот цикл, который так часто существует бок о бок с циклом о Трикстере. Я имею в виду цикл о культурном герое, или Преобразователе. У виннебаго это цикл о Кролике, Красном Роге и Близнецах. Похожие циклы могут быть обнаружены в некоторых местах северо-западного побережья, а также у многих племен, говорящих на языках сиу, но они явно отсутствуют у большинства племен северо-западного побережья, Западных равнин и плато Соединенных Штатов, а также у всех алгонкинояэычных народов Великих Озер.
Как мы уже отмечали (стр. 180 и следующие) и как становится ясно после внимательного прочтения цикла, приведенного на стр. 97—139, приключения Кролика, типичного культурного героя, распадаются на две категории. В первой описывается его самообразование, переход от незрелости к зрелости, от неуверенности к уверенности. Вторая посвящена его стараниям сделать землю пригодной для человека, а также установлению обычаев жизни людей. В этом цикле его внешность или его принадлежность к определенному социальному окружению не вызывает сомнений. У него есть родственники, есть привязанности. Его задача — расти и развиваться, следя, как вместе с ним растут и развиваются люди. Большинство эпизодов цикла показывает, как это происходит. Впрочем, так обстоят дела везде, где мы сталкиваемся с независимым от Трикстера образом культурного героя. Мы с уверенностью можем предположить, что большинство эпизодов в таком цикле о культурном герое всегда составляет более или менее единое целое и всегда преследует упомянутую цель.
Не боясь догматизма, можно утверждать, что в цикл о культурном герое входят такие хорошо известные эпизоды, как добывание огня, кремня, табака, еды и основных культурных растений; упорядочение времен года и погоды; наделение сил природы созидательными функциями, освобождение мира от чудовищ, людоедов и гигантов; происхождение смерти, постепенное воспитание женского покровителя, опекающего героя, который вначале обычно изображается как враждебный, и постепенное освобождение героя от его опеки. Это освобождение символизирует сюжет, где герой проглочен морским чудовищем, убивает его и спасается, а затем совокупляется с женщиной, которая опекала его.
Везде, где мы обнаруживаем, что подобные эпизоды объединены с типичными эпизодами мифологического цикла о Трикстере или что последние явно преобладают, мы можем быть уверены, что эти эпизоды привнесены извне. Такие «смешанные» мифологические циклы — довольно обычное и весьма распространенное явление. Многие американские этнологи считают, что именно так и выглядит настоящий цикл о Трикстере, однако эта точка зрения, по-видимому, плохо обоснована. Все доступные нам свидетельства говорят в пользу того, что мы имеем дело с типичными циклами о Трикстере, в которые включены эпизоды, относящиеся к совершенно другому герою, или, вернее, сверхъестественному существу или существам, которым обычно приписывается сотворение мира и установление обычаев. В этом смешанном типе мифа всегда подчеркиваются основные черты Трикстера — его непомерный аппетит, его странствия и его необузданная сексуальность. Она находится в центре внимания везде, кроме северо-западного побережья Канады.
Чтобы получить некоторое представление о доле эпизодов, повествующих о начале мира, в сравнении с эпизодами о Трикстере, позвольте мне привести некоторые цифры. На северо-западном побережье число первых составляет семнадцать из сорока пяти, у блэкфут их пять из двадцати шести, у гро вантр три из двадцати шести, у ассинибойнов пять из пятидесяти двух, у меномини три из двадцати семи, у шошоне пять из тридцати шести и у кроу пять из двадцати восьми[216].
Если мы исключим из мифов о Трикстере смешанного типа привнесенные в них элементы, то мы получим миф, заметно приближающийся к мифу виннебаго, оставляя, разумеется, в стороне вторичные добавления, разработку и переосмысление, о которых я уже говорил выше. В результате сюжет будет выглядеть следующим образом. В мире, который не имеет ни начала, ни конца, напоминающий Приапа главный герой без возраста неугомонно странствует с места на место в попытках — удачных и неудачных — удовлетворить свой чудовищный голод и ничем не сдерживаемую похоть. Хотя нам кажется — да и не только нам, но и индейцам тоже — что его поведение лишено цели, в конце перед нами возникает новое существо и создается новая психическая направленность и среда. Ничто здесь не было создано de novo. Новое было достигнуто либо путем отбрасывания и переустройства старого, либо негативно, путем демонстрации того, что определенные типы поведения неизбежно ведут к осмеянию и унижению и заканчиваются болью и страданием, хотя и не приводят к смерти.
Эта книга является последним прижизненным трудом Юнга, а также единственным популярным изложением его теории, адресованным самым широким кругам читателей. Используя метод «аналитической психологии» Юнга, его ближайшие сподвижники и ученики наглядно демонстрируют влияние бессознательного, опосредованное символами, на древние мифы и современное искусство, на научный поиск и человеческую жизнь от младенчества до старости.
Работы, вошедшие в данную книгу, знаменуют поворотный пункт в истории аналитической психологии, здесь изложены основные положения, на которых зиждется большая часть поздних работ Карла Густава Юнга. Перевод осуществлен по 7 и 18 томам собрания сочинений Юнга, изданного Принстонским университетом.Книга адресована специалистам – психологам, философам, историкам культуры – и всем, кто интересуется вопросами аналитической психологии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Данный том включает в себя наиболее известные работы «Архетипы коллективного бессознательного», «Концепция коллективного бессознательного» и «Психологические аспекты архетипа матери». В этих работах автор развивает основные положения аналитической психологии, подробно раскрывая перед читателем ключевые понятия своей теории и свой метод в целом.
Рассматривается формирование личности, как своеобразное эволюционирование разума, как следующий, более высокий и более прогрессивный этап его существования. Не заявляя этого дословно, Юнг в своих рассуждениях о личности выделяет главные ее свойства — цельность, зрелость, определенность. Фраза Юнга "Личность как полная реализация целостности нашего существа — недостижимый идеал" отнюдь не противоречит вышесказанному — в природе нет ничего абсолютного.Весьма показательны также рассуждения Юнга о том, что оценочные категории добро-зло совершенно не эквиваленты категориям лучше-хуже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».