Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Выпуск 1 - [217]

1. Свойство, которое Солоневич называет «уживчивость», то есть способность жить рядом с другими народами (например, с мордвой, которая еще в «Повести временных лет» упоминается в числе племен, платящих дань великому князю Киевскому и сейчас, живя в Русском государстве, имеет свой парламент и президента).

2. Врожденное представление о едином Русском государстве, или «Русской земле».

3. Жертвенность, энергия (то, что Лев Николаевич Гумилев называл «пассионарностью»), проявляемая при создании этого государства (например, «землепроходцами» такими как Ермак, Хабаров или Дежнев) и при его защите.

В последнем случае проявляется другая черта народного характера, которую Солоневич характеризует термином «не замай». Как он пишет: «Русскую государственность создали два принципа: а) уживчивость и б) “не замай”». С другой стороны, Пушкин, по поводу «Грозы двенадцатого года», спрашивает:

…Кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский Бог?

Представляется вероятным, что «Остервенение народа» – это проявление того же принципа «не замай», что мы имеем здесь одну из основ той «доминанты» национального характера, на которой основывается наша история.

4. Организация единства во имя общего блага, как пишет Солоневич: «Общее благо – перед частным».

Но именно эти черты русского характера облегчают его правящему слою, если он утратил связь со всем народом, использовать его ради своих целей, причем совершенно не считаясь с количеством жертв. Такая ситуация обычно приводит к национальному кризису. Подобный кризис мы переживаем и сейчас, его наблюдало живущее сейчас поколение. Его приметами являются, с одной стороны, беспримерная жертвенность и энергия народа в Великую Отечественную войну, а с другой – его полная пассивность во время не менее драматического переворота 1991-1993 годов, глубоко изменившего судьбу страны. Но эта традиция идет еще от императорской России, когда династические отношения не раз брали верх над интересами народа, а в самой России правящим слоем было дворянство, жившее за счет закрепощенных крестьян, что и привело к кризису 1917 года. И сейчас, когда указывают на опасные стороны сложившейся теперь жизни (например, на неслыханный разрыв между богатством самых состоятельных и нищетой самых бедных), пугают обычно «социальным взрывом», что есть эвфемизм народного восстания. Но это ведь не единственная опасность! Как показывают многочисленные исторические примеры, не менее опасно, когда народ перестает чувствовать то государство, в котором он живет, своим и отказывается проявлять обычную для него жертвенность для его строительства или защиты. Пушкинское «народ безмолвствует» указывает очень реальную и опасную альтернативу «остервенению народа».

Это чувствуют и правители нашего государства и в меру своих возможностей реагируют на это, стараясь «ехать на двух лошадях одновременно». Нельзя не заметить, например, кардинального изменения всего духа и лексикона политических заявлений за последние десять—пятнадцать лет. Сейчас все заявляют о своем патриотизме и своей готовности отстаивать «национальные интересы» (только вот какой нации – это умалчивается). Но лет десять назад даже такие заявления вообще были бы невозможны – их автора немедленно изгнали бы из правящего слоя, элиты общества. Но ведь очевидно, что «национальные интересы» могут быть интересами какой-то нации, а в нашей стране – именно русскими национальными интересами. Может быть, кроме громадного числа бед, распад СССР принес и некоторое благо. Ведь если в последние предреволюционные десятилетия и позже, в СССР, доля русских в населении составляла около 50% (в первом случае речь шла о великороссах), то современная Россия стала на редкость мононациональным государством (доля русских около 80%). Это государство было создано именно русскими и поддерживалось их колоссальными жертвами как в военное время, так и в мирное (экономическими жертвами). Поэтому его судьба зависит в основном от осуществления той «доминанты русского национального характера», о которой говорил Солоневич. Из перечисленных выше ее признаков (1-4) наиболее конкретно учитываема, как мне кажется, «пассионарность» русских. Она, собственно, проявляется в двух очень материальных факторах: 1) рост населения, рождение новых русских и 2) готовность проливать свою кровь при защите от попытки порабощения. Второй фактор последние десятилетия не подвергался проверке (хотя, неявно, вероятно, учитывается руководителями правительств стран, в чем-то соперничающих с Россией). Первый же фактор очень явно учитывается и дает самую драматическую картину. Население России не только перестало расти, но и с колоссальной скоростью убывает – примерно на 1 миллион человек в год (может быть, немного меньше, но, несомненно, на многие сотни тысяч). Какой процент в этой убыли составляют русские – неизвестно. Но некоторые демографы (например, В. Козлов) утверждают, что русское население убывает даже быстрее остального населения России. Это, казалось бы, полностью меняет картину: до сих пор здоровье и мощь Русского государства основывалось прежде всего на неудержимом росте его населения (хотя он же и порождал иллюзию, что русские – это неисчерпаемый ресурс, это колодец, из которого можно черпать неограниченно). Но, с другой стороны, столь же драматические факты показывают, что падение численности населения – это сейчас типично для всех народов европейского происхождения. А значит, в первую очередь тех, которые создали и поддерживают западную цивилизацию.