Тридевятые царства России - [79]

Когда поезд, пройдя сквозь тьму и гулкое эхо двухкилометрового Кодарского тоннеля, вырывается вновь на свет – впереди открывается огромная Верхне-Чарская котловина. На её зелёном бархате блестят озёра.

Трасса БАМа огибает южный берег Малого Леприндо, потом северный берег Большого Леприндо. Эти озёра – родственники Байкала. Так же, как их великий брат, они образовались во впадинах гигантского разлома земной коры, тянущегося от Саян до краёв Станового нагорья. Поэтому они глубоки и холодны. Вода, которую они собирают с ледников окружающих горных хребтов, едва ли не чище и не преснее, чем байкальская. В ней играет солнце.

Малое Леприндо лежит как бы в уголке долины, у самого склона гор. Хребет Кодар смотрится в него, как в зеркало. Поэтому оно кажется более уютным, живописным, чем раскинувшееся на равнине Большое Леприндо. С гор Кодара стекают речки, между скалами шумят небольшие водопады.

Из озера Большое Леприндо вытекает река Чара и несёт свои холодные воды в Олёкму, правый приток Лены. Обрамлённая хребтами Кодар и Удокан Верхне-Чарская котловина, как и положено всем котловинам Станового нагорья, сильно заболочена, покрыта редкой низкорослой тайгой, в которую вправлены многочисленные озёра. Этот неповторимый, строго-красивый, но неприютный и несколько однообразный ландшафт иногда прерывается неожиданными вкраплениями.

Вдруг, посреди мшистых болот, – ярко-синее озеро, в которое глядится прекрасный сосново-лиственничный бор. Мощные деревья держатся корявыми корнями за песчаные дюны. В их хвойном воздухе не так свирепствуют самые страшные таёжные звери – комар и мошка. В озере вода неожиданно тёплая, хочется купаться и загорать, валяясь на белом нагретом песке. И пахнет сосновыми шишками и лиственничной смолой.

Откуда взялись такие приютные островки и благодаря чему существуют – неясно. Под ними нет мерзлоты. Конечно, это внутриземное тепло отогревает их, не даёт лютым зимним морозам подкрасться к корням деревьев. Но откуда тут этот белый, чистейший кварцевый песок? Загадка.

В шести-семи километрах к северо-западу от станции и посёлка Новая Чара за речкой Средний Сакукан – Чарские пески. Речка неглубока, обычно её можно перейти вброд. За ней – заболоченная дорога, по которой тянутся следы гусеничного вездехода. Крутой подъём – и вдруг перед нашими глазами настоящие барханы, как в фильме «Белое солнце пустыни» – на фоне суровых сине-белых ледяных вершин Кодара, в окружении мошкариных болот и мерзлотной тайги…

Между песчаными гребнями – углубления. В одном из них лежит небольшое озерцо, носящее несколько сентиментальное название – Алёнушка. Вода в озере тепла, чиста, хотя и мутновата. Участки песчаной пустыни чередуются с небольшими рощицами из высоких, стройных сосен, лиственниц и кедров. Нигде больше во всей округе не растут такие прекрасные, прямо-таки парковые деревья. Сквозь их кроны почти всё время струится ветер, прогоняя комаров и мошку.

А кругом – необозримые пространства болот, камня, мерзлоты.

Как здесь живут люди – особый разговор. До строительства БАМа здесь и жили-то только коренные – тунгусы, они же эвенки, – да приходящие: охотники, золотодобытчики. Коренных – всех – на пространствах от Енисея до Алдана, на тысячекилометровых пространствах, было и есть около двадцати тысяч. Эта цифра ясно говорит: в естественных условиях сто квадратных километров этой земли в состоянии прокормить одного человека. Пришлого жителя преследуют здесь три главных беды: скудость почвы, мерзлота, холод. Сказать холод – ничего не сказать. Прежде всего, это краткость лета такая, что на БАМе говорят: июнь – ещё не лето, август – уже не лето. Снег, впрочем, может пойти и в июле. Вырастить что-нибудь на пропитание за такой короткий сезон можно только в теплице, парнике, с великими, неведомыми среднерусскому жителю трудами. Держать скот и вовсе невозможно за отсутствием пастбищ и лугов. Что касается почвы, то она бедна настолько, что даже для простого картофельного огорода нужно всю землю привозить и насыпать искусственно. Что же касается морозов, то бамовцы говорят так: «Тридцать градусов – не мороз, сорок градусов – не мороз. Вот пятьдесят градусов – это мороз». Когда дышать почти невозможно, когда едущей впереди машины не видно из-за плотного облака пара. Когда лопаются стальные конструкции. Когда кипяток, выплеснутый из чайника, замерзает, не долетев до земли. Ну а что касается мерзлоты… Жить на ней – всё равно что спать на леднике. Мерзлота ёрзает, разрушает фундаменты и дороги, каждую весну подтопляет жильё снизу, погружая посёлки в болото, холодит корни растений, убивает с трудом взлелеянную жизнь. Как бы ни старались бамовцы, как бы ни созидали хозяйство, как бы ни возводили бастионы теплиц, как бы ни гордились выращенными урожаями огурцов, помидоров, кабачков и даже кукурузы, но прокормить своих нынешних жителей эта земля не может. И не хочет.

Общее впечатление: жить в этой стране – невозможно. И вот – живут. И не только живут, но работают. И построили дорогу длиной в три тысячи километров: по горам, болотам, тайге. Десятки километров тоннелей. Подъёмы. Спуски. Мосты – их тоже десятки. Полоса земли вдоль магистрали, пусть и неширокая – обжита. Сверкают мрамором вокзалы: светлые, просторные, хорошей архитектуры. На мерзлоте возведены многоэтажные дома. Тында или Северобайкальск – настоящие города, и их кварталы как две капли воды похожи на новостройки Москвы или Ленинграда. Только воздух прозрачнее и свежее.