Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [36]

Дважды штурмовали крестьяне Линц и дважды были отбиты от городских стен, потеряв несчетное множество убитыми, обваренными кипящей смолой, обгоревшими от подожженных Герберсдорфом фашин, которыми они завалили рвы. После этого почти трехмесячная блокада Линца была снята и обессиленные крестьяне согласились на перемирие.

Движение уже шло на убыль и затухало, когда осенью того же, 1626 г. в Верхней Австрии появилось войско герцога Голштинского, двигавшееся в действующую армию на помощь Тилли, но остановившееся тут, может быть по просьбе баварского наместника, для наказания крестьян. Но войско герцога Голштинского, захваченное врасплох, было разбито крестьянами, сам он едва спасся бегством. Восстание запылало с новой силой. Крестьяне, уже в большинстве сдавшие оружие по условию перемирия, обзавелись новым, для борьбы с конницей были, в частности, изготовлены особые длинные шесты с косой и множеством шипов на конце, которыми крестьяне орудовали группами по шесть — восемь человек. Максимилиан Баварский поспешил прислать новый отряд, но и он был разгромлен крестьянами. И только одному из видных немецких полководцев эпохи Тридцатилетней войны, Паппенхейму, объединившему имперские и баварские военные силы (общей численностью более 8,5 тыс. человек), удалось наконец в ожесточенных сражениях разбить главные крестьянские силы. Остатки их бежали в соседние области, разнося с собою дух мятежа. Для наказания захваченных вождей в следующем, 1627 г. в Линце был устроен торжественный суд, на котором разыгралась любопытная ссора между судьями, назначенными императором Фердинандом II, и курфюрстом Максимилианом Баварским: баварцы требовали, чтобы имущество восставших было конфисковано в пользу Максимилиана Баварского, а имперские судьи возражали, что конфискация имущества полагается по закону только за оскорбление величества и, следовательно, вообще не может иметь места, если считать, что восстание было направлено не против императора, а против курфюрста. Многочисленные кровавые казни последовали в Линце только в марте — апреле 1627 г.

В непосредственной связи с этим движением и деятельностью бродячих агитаторов стоят новые вспышки крестьянской борьбы в Чехии в 1627, 1628, 1630 гг.[71] В конце 1626 г. началось движение в Гарце[72], в 1627 г. — во Франконии между Фульдой и Вюрцбургом. В 1628 г. имела также место довольно значительная новая попытка восстания в Шварцвальде (область Хауенштейн), однако она была удушена одним из самых страшных спутников Тридцатилетней войны — эпидемией чумы.

С развертыванием войны к прежним мотивам крестьянских движений все более примешиваются новые провоцирующие факторы, проистекающие из методов самой войны. В 1631 г. крестьяне выступают в Крайне против налогового гнета и бесчинств солдатни; в 1632 г. — в Верхней Австрии, в связи с известиями о приближении шведских войск[73]; в 1633–1634 гг. — в Южной Баварии, от Изара до Инна, по поводу новых военных налогов и бесчинств расквартированных у крестьян наемных солдат. Но эти новые мотивы — лишь дополнительный оттенок. Основная почва крестьянского сопротивления остается прежней. Доказательство этому дают как баварское восстание 1633–1634 гг. (одно из крупнейших крестьянских восстаний периода Тридцатилетней войны с отчетливой антифеодальной программой), так и большое восстание, разразившееся в Штирии и Крайне в 1635 г., т. е. в самый разгар Тридцатилетней войны. Это крестьянское славянское восстание, от которого сохранились ценные программные материалы, было направлено в первую очередь против феодального гнета, а также против непосильных государственных тягот. Крестьяне расправились со множеством замков и монастырей — примерно так же, как они расправлялись с ними во время Великой крестьянской войны 1525 г.[74] Но это восстание осталось изолированным: соседние территории успели уже подвергнуться жестокому кровопусканию, испытать опустошения и ужасы Тридцатилетней войны.

Восстания 1626–1635 гг. иллюстрируют лишь ту тенденцию, которая была заложена в общем развитии крестьянских движений в Империи до Тридцатилетней войны и которой война не дала полностью проявиться. Другой иллюстрацией того же может послужить весьма зрелая крестьянская война с разнообразными социальными, политическими и религиозными требованиями, охватившая в 1653 г. ряд кантонов Швейцарии[75]; она косвенно свидетельствует о тех тенденциях, которые проявились бы и в Германии, ибо Швейцария в отношении аграрного строя очень напоминает районы Юго-Западной Германии, но не подверглась опустошениям Тридцатилетней войны.

Иначе говоря, входившие в состав Империи земли ко времени Тридцатилетней войны созрели для нового большого революционного взрыва. Если сравнить перечисленные выше движения с «репетициями», предшествовавшими Великой крестьянской войне 1525 г., то станет ясно, что в первые десятилетия XVII в. Империя стояла у порога такой, крестьянской войны, по сравнению с которой сами события 1525 г., может быть, показались бы только «генеральной репетицией». Но все-таки инициатива всех этих движений находилась не в руках крестьян: в конечном счете они были только ответом на вое новые и новые попытки дворян увеличить зависимость и повинности своих «подданных».