Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [138]
С большим волнением пишет Руссель в своем письме к царю и патриарху по поводу известий о начале войны Московского государства с Речью Посполитой, а также о внутренней борьбе в последней: предсказать исход всех событий невозможно, «бог бережет ту тайну про себя — про великое междоусобие, которое всевышний бог рассеял во всех углах христианской земли, и про великие переменные дела, которые настали после моего отъезда из Москвы». Но, уповая на бога, надо спешить использовать благоприятный момент бескоролевья и борьбы в Речи Посполитой[571]. Руссель предупреждает, что поляки, зная о выступлении русской армии, всемерно постараются как можно скорее сговориться между собой об избрании того или иного кандидата, очевидно Владислава, королем, дабы сплотиться для отпора. Чтобы воспрепятствовать этому и оттянуть избрание, Руссель (успевший побывать в Гамбурге и вернуться в Любек) едет в Кюстрин к курфюрсту Бранденбургскому, имевшему влияние на польские выборы и служившему посредником между польско-литовскими диссидентами и Густавом-Адольфом, чтобы «вложить ему в ум» необходимость противиться замыслу иезуитов в Речи Посполитой совершить избрание короля «в такое время, которое не по нас», ибо это избрание «проклятые иезуиты хотят совершить всеми силами своими вперед того, покамест государь мой король дел своих не справил» в Германии. Конечно, теперь уже не может быть речи об избрании Густава-Адольфа польским королем добровольно, без насилия. «Кажется явно, — признается Руссель, — что бог судил, что государю моему королю не быть избрану от большей доли [части] поляков, а сей бог его ныне не допускает к польскому рубежу, будучи середи цесарской земли и на руках у него такой недруг да такое войско Фердинандово с великою силою, и потому кажется, что праведный бог присудил разорение Речи Посполитой Польской, землю их на раздел между ваших маестатов [величеств], по тому ж, как я и объявил вам великим государям [на случай], если государь мой король не доступит себе ту корону по изволенью и избранью поляков»[572].
Но то обстоятельство, что Густав-Адольф увяз в глубине Германии, далеко от польской границы, препятствует и этому второму варианту. Руссель ясно видит, что это не случайность, а плод усилий определенной политической шведской партии. С большой силой раскрывает он перед правителями Московского государства невидимую напряженную борьбу вокруг русско-польской политики Густава-Адольфа. Он указывает на роль канцлера Акселя Оксеншерны, лифляндского губернатора Иоганна Шютте и вообще тех «шведов», которым выгодно отсутствие короля. Густав-Адольф не может пока вмешаться в польские дела, «потому что канцлер помешку чинит [мешает] во всех делах его втаи [тайно], являясь с июня фактическим королем и не допуская никого ни к Густаву-Адольфу, ни от него, «и того дня [из-за того] он [Густав-Адольф] не мог подойти к польским рубежам, как у него задумано было, — он только послал послов своих к Варшаве, чтоб оттянули еще королевское избрание, покамест он выйдет из того места, где он ныне». Не столько от имперского войска помеха планам Густава-Адольфа, сколько «от его же королевских людей, которые взбесились». В частности, необычайные скупость и гордость шведов, особенно шведского канцлера, затруднившего положение Густава-Адольфа требованиями от немецких городов присяги на верность Швеции, и т. д. «всадили короля в таком месте» («только я надеюсь, — добавляет Руссель, — что король узнает, от чего стало, и по своему смыслу опять справит»). Со своей стороны Иоганн Шютте, «да и большая доля [часть] шведов также» хотят разрубить братскую дружбу между шведским королем и русским царем и «с радостью обманули б ваше ц. в. да Русское царство, коли б им возможно, нынче, когда они видят, что король отдалел [вдалеке] от них и никто за ними не смотрит». Потому-то и нужен Русселю князь Христиан Анхальтский, «что те, которые желают братскую дружбу порубить между ваших маестатов [величеств], похваляются тем о сю пору, что они заберут себе те деньги, чем войска поднять, и обманут ваше ц. в.». Руссель жалуется на травлю, которой он подвергается со стороны этой шведской партии. Де Вержье добавляет: «Сверх того я вашему ц. в. скажу, что все шведы господина великого посла [Русселя] ненавидят потому, что они видят желанье и подвижность его к вашего ц. в. службе и ко всему Российскому царству»; они больше не выплачивают ему королевского жалованья, говоря, что нельзя служить двум государям
