Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [125]

.

Противодействие канцлера выражалось прежде всего в оттяжке решения вопроса о создании на русские деньги армии в Германии. Суть его ответа от 13 октября 1631 г. на запрос Густава-Адольфа состояла в том, что проект надо отложить, не идя пока на риск, связанный с предложением, сделанным королем Москве, а к обсуждению проекта вернуться позже.

Такая позиция канцлера как раз и дает основание подозревать, что не без его участия предложения, посланные Густавом-Адольфом в Москву, задержались в пути на три месяца и достигли Москвы лишь в декабре. В самом деле, практически ближайшая задача канцлера, вытекавшая из его позиции, состояла в том, чтобы русско-шведский проект не реализовался немедленно, осенью 1631 г., и тем самым дело было бы перенесено на весну или лето 1632 г. Если бы послания Густава-Адольфа через Мониера и Мёллера были немедленно доставлены русскому правительству, то уже в конце сентября или в октябре мог быть отправлен обратно положительный ответ, тем самым союзное соглашение было бы фактически заключено и, следовательно, Россия могла бы начать военные действия на восточных границах Речи Посполитой, приковав Густава-Адольфа к ее западным границам. Заверяя Густава-Адольфа, с одной стороны, что Речь Пос-политая даже еще не готовится к войне с Московским государством и, значит, информирована об отсутствии приготовлений Московского государства, канцлер, возможно, с другой стороны, принял косвенные меры, чтобы предотвратить начало военных действий в 1631 г. со стороны Московского государства. Ведь Мониер из Германии был направлен не в Москву, а в Стокгольм, где Государственный совет заслушал его отчет только 23 сентября. Государственный совет не мог отменить инструкций короля, но Мониер после отчета уже не поехал лично в Москву, а должен был под предлогом болезни передать поручение в письменной форме. Мониер подписал эти письма на имя царя Михаила Федоровича и патриарха в Стокгольме 28 сентября, однако шведский гонец с этими письмами и с аналогичной инструкцией Густава-Адольфа Мёллеру прибыл в Россию лишь спустя два с лишним месяца. Ясно, что отправка была искусственно задержана. Чтобы Мониер не мог воспрепятствовать такой задержке, он был почетно удален из Стокгольма: 24 октября 1631 г. он был назначен губернатором Грипсхольма[466].

Устранение Антона Мониера, который пользовался личным доверием и Густава-Адольфа, и русского царя (вернее, его отца), просившего, чтобы Густав-Адольф уполномочил Мониера на продолжение тайных переговоров, несомненно, соответствовало политике канцлера. Одновременно он и Иоганн Шютте начали яростный натиск на Жака Русселя, стремясь дискредитировать его в глазах и короля, и Государственного совета и тем самым устранить и его, как независимое лицо, занятое делами русско-шведского союза и тоже пользовавшееся доверием обеих сторон. С отстранением Русселя единственным связующим звеном должен был остаться официальный шведский резидент в Москве Иоганн Мёллер, обязанный сноситься с Густавом-Адольфом через посредство Шютте или Оксеншерны и потому находившийся под их контролем. Таким образом, дело шло к пресечению прямой и непосредственной связи Густава-Адольфа с Москвой, если не считать возможности его переписки с царем и патриархом. Но ведь письма можно надолго задерживать! Действительно, если и свой собственный ответ на запрос короля по поводу русских дел Оксеншерна затянул почти на два месяца, тем самым снимая все это дело с повестки текущего, 1631 г., то ответ русского правительства, по-видимому, в немалой мере благодаря его стараниям, дошел до Густава-Адольфа через целых девять месяцев — в конце мая 1632 г. Оксеншерна этим как бы оберегал «немецкую войну» своего короля от всяких отвлекающих, посторонних планов.

Поход Густава-Адольфа в глубь Германии, может быть, и был бы коротким, если бы он не натолкнулся там на трудности не узковоенного, но социально-политического характера. Классовая борьба в Германии (и Чехии) в момент шведского вторжения — тема особая[467], и нам здесь достаточно лишь напомнить о ней как о причине непредвиденной затяжки этого похода. Она же могла бы послужить отчасти и для объяснения знаменитого «зигзага молнии» Густава-Адольфа: его непонятного поворота назад из Юго-Западной Германии, где ему было уже рукой подать до императорской столицы, Вены. По наша задача состоит здесь в том, чтобы указать другую причину этого зигзага.

На время Густав-Адольф словно забыл о польских и русских делах, погрузившись в пучину сложнейших политических, сословных, классовых противоречий Германии.

Но в действительности шведский король просто считал, что в восточной политике у него есть запас свободного времени, своего рода антракт. На это время он мог успокоить своего канцлера кажущейся уступчивостью. Однако Густав-Адольф все это время на самом деле отнюдь не забывал о России.

Так, он читал в эти месяцы пространное описание Московского государства, составленное сыном Иоганна Шютте, Бенгдом, посланным туда для изучения страны и языка: «Relatio Moscovitica Dni Benedicti Skytte Baronis…» По словам Пауля, это — обширнейший доклад о географическом положении, внутренне- и внешнеполитических отношениях царства, его хозяйственных ресурсах, а также о множестве этнографических наблюдений над русскими и соседями. Доклад этот был переслан Густаву-Адольфу из Дерпта с датой 16 сентября 1631 г. и, следовательно, оказался в его руках уже во время похода в глубь Германии