Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [107]
Собственно говоря, неправильно считать, что они реорганизовали русскую армию по шведскому образцу: сама шведская военная школа Густава-Адольфа была в огромной мере подражанием Нидерландской буржуазной революции. Лесли-старший был одним из тех военных профессионалов, которые перенесли эту школу в Швецию, так же как позже в революционную Англию; можно сказать, что они были военными учителями и Густава-Адольфа, и Кромвеля. Вместе с другими связанными с ним офицерами Лесли-младший попытался перестроить и русскую армию по тому же нидерландскому образцу. В сентябре 1631 г. польский воевода Гонсевский получил шпионские сведения, что в Москве уже имеется несколько «региментов голландского образца», во время осады Смоленска поляк Москоровский писал, что с московской армией «надо воевать по-нидерландски»[339].
Впрочем, военное искусство Густава-Адольфа было связано и с некоторыми чисто шведскими нововведениями. Это прежде всего — легкие пушки, ранее незнакомые Европе. Они сильно способствовали его головокружительным успехам в Германии. И вот что крайне характерно: эту военную новинку Густав-Адольф передает Московскому государству еще до своего вступления в Германию. Приехавший с Лесли в январе 1630 г. пушечный мастер Юлис Коет знал именно секрет отливки легких пушек — вскоре по его заявке московское правительство уже выписывает в помощь ему «к новому пушечному делу» нужных мастеров (кузнеца, колесника, станочника, мастера по отливке ядер)[340].
В июне 1631 г. Иоганн Мёллер в Москве передавал настоятельные советы Густава-Адольфа, что время для выступления против Речи Посполитой сейчас самое лучшее и чтобы царь при этом обзавелся «гораздо пушками и прочим вооружением, а пушки б были не тяжелы и не велики»[341]. Но Густаву-Адольфу не терпелось, и в это время от него уже ехал к Михаилу Федоровичу другой гонец, поручение которого встретивший его в пути Лесли изложил в письме: Густав-Адольф хочет сам послать царю «пушек, которые деланы легки по тому образцу, что господин Юлис Коет на Москве слил». Лесли объясняет военно-тактические преимущества легких пушек и просит царя решить этот вопрос, учитывая, что Густав-Адольф уже «в нынешнюю войну с теми легкими пушками промысл победу учинил и с тем про-мышлением в дальнее место доехал, да и вперед еще ходити чаем»[342].
Московское правительство шло навстречу этим желаниям и советам Густав а-Адольфа, отнюдь, однако, не теряя политической дистанции[343]. Оно широко предоставило командные посты в русской армии направляемым из шведской армии иностранным офицерам. Оно поручило вскоре своим послам Племянникову и Аристову закупить за границей большую партию мушкетов, карабинов, пистолетов, шпаг, шлемов и пр. — именно тех образцов, которые на вооружении в шведской армии[344]. Проект Лесли был принят почти дословно в том виде, как он его изложил: самому Лесли и было поручено ехать обратно за границу и нанять «как можно спешнее и лучше» на царскую службу три (в дальнейшем четыре) полка опытных ландскнехтов с должным штатом командиров на тех же условиях оплаты и службы, которые были приняты в остальной Европе[345]. Лесли, выехавший в феврале 1631 г. вместе с русскими послами Племянниковым и Аристовым, получил, кроме денежной наличности для найма и закупок, также на 110 тыс. ефимков «грамоток» (векселей) к амстердамским коммерсантам от находившихся в Москве иноземных купцов[346]. Очень характерно, что и в наказе, данном Лесли, и в царском послании к Густаву-Адольфу выражено желание московского правительства, чтобы оружие было закуплено по возможности непосредственно из шведской казны, а солдаты наняты предпочтительно из числа тех «охочих людей добрых», «которые ныне у его королевского величества служат по найму», и чтобы Густав-Адольф отпустил также «полковников, капитанов, поручиков и иных начальных людей, которые ныне служат в шведской армии, но захотят ехать служить в Московское государство»[347]. Эту просьбу Густав-Адольф, разумеется, полностью не смог удовлетворить в ущерб своей армии, но важно, что даже мысль такого рода не возникла бы, если бы в Москве не были уверены, что Густав-Адольф видит в русско-польской войне часть собственной военной задачи.
Обеспечивая себе всеми этими средствами известное влияние в русской армии, Густав-Адольф тем не менее понимал, что все же не от военных кругов, а от русского правительства будет зависеть в конце концов начало войны Московского государства с Речью Посполитой. По-прежнему бездействуя поневоле на своем померанском плацдарме, он не переставал обдумывать то тот, то другой способ подтолкнуть медлительный ход событий на востоке.
