Тридцатая застава - [81]

— Когда кончится! Да знаешь ли ты, что делается сейчас? Кстати, чтоб не забыть, приготовься. К ночи отходим…

— Отходим? Куда? — испуганно выдохнула учительница. глядя на полковника расширенными глазами.

— Туда, — кивнул Стусь на восток. — Ольховое, Збручск и, очевидно, дальше… Как видишь, все осложняется, и нам надо держаться ближе друг к другу…

— Все это так страшно. Я подумаю…

На ее лице застыл такой неподдельный испуг, такая растерянность, что Стусю стало жаль девушку. Стиснув ее руки, он зашептал:

— О чем думать, милая Ирися? Разве ты не видишь…

Она вполуха слушала любовный бред полковника, а мыслями была за Днестром — в Ольховом, которое они облюбовали с Геллером в прошлом году. Дальше в ее воображении вставали Киев, Москва, Ленинград… И в то же время память фиксировала необходимые войскам фюрера сведения, которые выболтал полковник.

Уходя от «наивной» учительницы, Стусь мысленно ругал и эту жару, и войну, которая нарушила спокойное течение его жизни, и выскочку Кольцова, провозившегося с дезертиром почти неделю, вместо того, чтобы сразу расстрелять его перед строем в назидание всем паникерам…

А что же дезертир? О чем думал в то время Андрей Ткач, так опозоривший всю свою родию в самом начале войны?

Сидел в душной каморке, наспех приспособленной для подследственной камеры, пытаясь найти какое-нибудь оправдание.

Он хорошо знал суровые законы военного времени и не питал никаких иллюзий насчет своего будущего. Оно ужасно, как всякая смерть. Но во сто крат ужаснее позор, который падет на него. Бывшие соученики и недавние друзья при случайном воспоминании о нем скажут с презрением: «Какой Ткач? Тот, что стал предателем, дезертиром?» И никто не будет знать того, что он пережил, — ни друзья, ни мать, ни брат-пограничник.

Разве так представлял себе свое будущее Андрюшка Ткач — отличник в школе, комсомолец, активист? Читал о Чапаеве, о Котовском, восхищался Павлом Корчагиным… Мечтал о подвигах, потому и пошел в армию и этой осенью хотел проситься в военное училище. Сталкивался в этих мечтах и со смертью, но какой? С героической смертью, какой погибали в гражданскую воину прославленные революционеры, о которых народ поет песни.

И вдруг все это разрушилось. В один миг. Как это случилось, он даже не заметил. Только помнил страшный грохот, смерть товарищей. Казалось, что все пушки немцев были нацелены на него. И Андрей бежал. Сквозь дым и сплошной гул, а за спиной — визг пуль, рев снарядов…

…Перед выездом из Подгорска караульный начальник вывел Ткача во двор. Тот прижмурил глаза, посмотрел на повисшее над синеющим над горизонтом солнце, и его круглое бледное лицо вдруг вытянулось, между белесыми бровями образовались складки, как у мальчишки, готового заплакать. То ли от свежего воздуха, то ли от яркого света, то ли от мелькнувшей мысли, что все это он видит в последний раз, а завтра солнце взойдет для всех, кроме него, он почувствовал, как подгибаются ноги. Еле сдержался, чтобы не упасть.

У штаба, куда привели арестованного, суетились штабные работники в полной походной форме, поспешно укладывая на машины, подводы какие-то ящики, мешки, свертки. Здесь же находились Стусь, Байда и Кольцов. Птицын отдавал последние приказания. Увидев арестованных, он обратился к Байде:

— Старший политрук! Примите этих… Они будут следовать с вашим батальоном… — Потом тише добавил, чтобы не слышали арестованные: — Дезертира этого изолируйте от остальных. Пакет возьмите у Кольцова. По прибытии на место передайте всех Особому отделу.

С наступлением темноты штаб полка со всем своим хозяйством и подразделениями выступил на новые рубежи.

3

Возвращение после операции «Прут» Топольского в какой-то степени ободрило Карла Шмитца. Хотя, судя по донесениям Ипомеи и рассказу Гаврилы, десант разгромлен, но главную задачу он выполнил: разгром тюрьмы и ликвидации оперативного пункта в тылу пограничников, конечно, посеяли панику у красных, и это очень хорошо.

А потери… Война есть война, без потерь не бывает, лишь бы они были оправданы. Тревожило одно: ничего не известно о дальнейшей судьбе агентов абвера. Больше всего интересовали Шмитца Фризин и Коперко. Удалось ли им уйти от чекистов?

А командование группы армий «Юг» поставило новую задачу перед руководителями разведки: разрушить переправы через Днестр, чтобы задержать отход красных на старую границу по Збручу. Надо готовить новый десант. И Шмитц отравился в штаб армии. У него кое-кто был из своих людей: остатки бежавших из Польши в Румынию банд, роившиеся в абверовских ячейках оуновцы, белогвардейцы, растерявшие в эмиграции не только национальную гордость и честь, но и обычные чувства порядочности. А с ними и недавние переселенцы из немецких колоний в Бессарабии. Руководителем операции и его помощником были назначены уже знакомые нам члены репатриационной комиссии — обер-лейтенант Вернер и пастор Брандт. Последний без угрызения совести сменил свое духовное оружие на обычное вооружение убийцы.

Имея соответствующие указания союзного командования, румынский генерал предоставил в распоряжение Шмитца больше роты своих солдат. И перед рассветом около батальона диверсантов было выброшено в тыл Буковинской армии у переправы через Днестр.