Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается - [131]

– Идем! – крикнул он, и козы потянули сани с креслом назад, к палатке.

Несколько островитян бросили взгляды на Бодлеров, как будто были не согласны с Ишмаэлем, но не смели противостоять давлению со стороны других поселенцев. У профессора Флетчера и у Омероса, имевших собственные секреты, был особенно огорченный вид, а Пятница готова была расплакаться. Она даже начала что-то говорить, но миссис Калибан шагнула к ней и решительно обняла девочку за плечи, так что та лишь грустно махнула Бодлерам рукой и ушла с матерью. Бодлеры до такой степени были ошеломлены, что даже не могли говорить. Вопреки ожиданию Графу Олафу не удалось одурачить обитателей острова, пусть и удаленного от мира. Его даже схватили и наказали. И все же Бодлеры не чувствовали себя в безопасности и уж конечно не чувствовали себя счастливыми, оказавшись брошенными на прибрежной отмели, точно обломки кораблекрушения.

– Это несправедливо, – выговорил наконец Клаус, но сказал это так тихо, что удалявшиеся островитяне вряд ли услышали его. Услышали его только сестры, змея, которую они не думали когда-нибудь встретить, и, разумеется, Граф Олаф, который сидел скрючившись в громадной нарядной птичьей клетке, и он единственный отозвался на слова Клауса.

– Жизнь вообще несправедлива, – сказал он своим обыкновенным голосом, и на этот раз бодлеровские сироты всецело с ним согласились.

Глава седьмая

Тяжелейшая ситуация, в которой оказались бодлеровские сироты, оставленные на прибрежной отмели в обществе Кит Сникет, лежащей без сознания на верхушке книжного куба, Графа Олафа, запертого в клетке, и Невероятно смертоносной гадюки, свернувшейся у их ног, предоставляет удобный случай употребить выражение «над тремя Бодлерами нависли тучи». И не только потому, что этим днем над островом и впрямь навис одинокий сгусток сконденсированной воды, который Клаус определил как облако кучевого типа. Выражение «нависли тучи» относится также к людям, которые впали в немилость в некоем сообществе, – например, в любой школе в каждом классе имеется по крайней мере один непопулярный соученик, или же во многих тайных организациях всегда есть по крайней мере один аналитик, находящийся под подозрением. Островное сообщество безусловно подвергло Бодлеров опале, и теперь даже в разгар жаркого, солнечного дня детям было зябко от холода подозрений и неодобрения колонистов.

– Прямо не верится, – произнесла наконец Вайолет. – Не верится, что нас бросили на отмели.

– А мы-то думали, здесь мы сможем забыть все, что происходило с нами раньше, – проговорил Клаус. – Но это место оказалось не безопаснее всех остальных, где мы побывали.

Вайолет оглядела отмель.

– Думаю, мы сможем ловить рыбу и собирать водоросли. Наша пища будет не многим отличаться от той, которую едят на острове.

– Если костер, – задумчиво произнесла Солнышко, – тогда натертый солью карп.

– Мы не можем здесь жить, – напомнил Клаус. – Ожидается прилив, отмель зальет водой. Надо или жить на острове, или же придумать, каким образом вернуться назад.

– Нам не перенести плавания по морю без лодки, – сказала Вайолет, пожалев, что у нее нет ленты и ей не подвязать волосы.

– Кит перенесла, – возразила Солнышко.

– Должно быть, книги послужили ей плотом. – Клаус провел рукой по книжному кубу. – Но вряд ли она проделала большое расстояние на бумажном судне.

– Надеюсь, она встретилась с Квегмайрами, – сказала Вайолет.

– Надеюсь, она очнется и расскажет нам, что произошло, – сказал Клаус.

– Как ты думаешь, она серьезно пострадала? – спросила Вайолет.

– Без подробного врачебного осмотра понять это невозможно, – ответил Клаус. – Может быть, ее просто измотала буря.

– Тревожусь, – грустно сказала Солнышко. Она мечтала о сухом теплом одеяле, которым Бодлеры могли бы укрыть лежащую без чувств приятельницу.

– Мы не можем тревожиться только об одной Кит, – возразил Клаус. – Мы должны думать и о себе.

– Надо составить какой-то план, – устало проговорила Вайолет, и все трое Бодлеров вздохнули. Даже Невероятно смертоносная гадюка и та, похоже, вздохнула и сочувственно положила голову на ногу Солнышку.

Бодлеры стояли на прибрежной отмели и размышляли обо всех предыдущих тяжелейших ситуациях, и обо всех своих планах спасения, и о том, как каждый раз они попадали в очередную беду. Тучи, нависшие над ними, казалось, всё росли и сгущались, и дети так и простояли бы на месте неизвестно до каких пор, если бы тишину не нарушил голос человека, запертого в клетке.

– У меня есть план, – сказал Граф Олаф. – Выпустите меня, и я расскажу, в чем он состоит.

Олаф говорил теперь нормальным голосом, но он звучал глухо из глубины клетки. Бодлеры повернулись и увидели как бы новый маскарадный костюм: желто-оранжевое платье закрывало теперь Олафа донизу, скрадывая округлый живот с его фальшивой беременностью и татуировку в виде глаза на щиколотке. Между прутьями торчали лишь пальцы рук и ног, да, если вглядеться, можно было различить блеск мокрых губ и один мигающий глаз пленника.

– Мы вас не выпустим, – отозвалась Вайолет, – у нас и так полно неприятностей, не хватает еще, чтобы вы оказались на свободе.